Сбросив звонок, он выключил телефон полностью. Глянул на Олю, но она лишь покачала головой:
– Не могу пока. Разревусь и буду как кисейная барышня, какой тогда с меня прок? Потом… оставлю записку.
Хром кивнул.
Бабка сказала, что духи не ходят в дома, где живут люди, надо строить специальный чум, и тогда все взялись за дело: Хром поискал подходящие доски в хозпристройке за жилищем, пока Оля стаскивала во двор старые шкуры и дубленки, которые бабка называла нюками. Тем временем сама Нина Барбэевна любовно щупала шубу своего предка, разложив ее на чурбане, и натирала позвякивающие пластинки и вставки снегом. Процесс шел медленно, потому что руки жутко мерзли и вообще, поди еще найди в этом бардаке у старухи гвозди с молотком. Да и сама она пояснила, хотя Хром пытался ее торопить, что до утра придется чем-то заняться – светлые нгуо ночью не ответят. В процессе стройки к дому то и дело стягивались любопытствующие, их приходилось гнать без всяких расшаркиваний, и только один, особенно настырный, удостоился откупа: доставая из пакета водку, Хром махнул рукой и отдал одну из бутылок ему.
– Если проследишь, чтоб никто нам не мешал, то еще чекушка твоя, – пообещал он, и мужик радостно усвистал охранять покой заказчика.
Свинтив крышку, Хром сам теперь глотал ледяную водку, которая внутрь не лезла и просилась обратно через нос и слезные протоки. Все равно глотал, кашлял, вытирал рот рукавом и опять глотал. Надеялся, что она приглушит тяжесть на груди, но там словно только больше камней становилось. К тому же от бухла на голодный желудок сразу замутило.
– Горькая? – с сочувствием спросила Оля, когда он подошел к импровизированному чуму.
– Не то чтобы.
По сравнению с тем, что было на душе, водка – разбавленная ссанина.
Бабка, склонившись над шубой, разговаривала с ней ласково, как с ластящимся котом. Вспомнив горящие останки в бочке и вонь паленой шерсти, Хром покачнулся и еще раз приложился к горлышку бутылки. Его уже начинало пробирать – показалось, что рядом с бабкой стоит еще кто-то, такой же увешанный побрякушками, весь в шкурах, с бубном, звук которого увяз в голове. Оба они поманили Хрома в дом, и он, как зомбяк, поперся следом.
– На вот, кушай, пей, – сказала Нина Барбэевна, протянув Хрому чашку, из которой клубился пар, и тарелку с ломтиками мяса.
Рот мгновенно наполнился слюной: мясо словно хотело, чтобы его съели. Хром подцепил пальцами один кусок и отправил на язык – мясо растаяло, всосалось сразу в кровь. Ольге тоже предложили, хотя от водки она отказалась, а чай выпила, закусив олениной. Хром смотрел на это лицо, моргая, словно пытался запомнить его, хотя оно все еще было лицом дылды. Но резкие черты постепенно размывались, уступая более мягким и круглым, а его волосы уже казались Хрому совсем светлыми, как со старых фоток, которые он разглядывал в папках у Оли, и в отголосках своих видений.
– Вася? – позвала Оля, трогая его за плечо, словно он уснул. Хотя, возможно, так и было – от водки и травяных чаев вперемешку с оленьим мясом и жиром у Хрома вместе с портретом дылды размылись и все остальные ощущения, а голос Шиз-Ольги звучал будто сквозь толщу снега. – Она спрашивает какое-то имя.
– Шаманское имя, – встряла бабка. – Вот твое имя какое? Мирское не говори, шаманское говори.
Хром уставился в ее затянутые белой пеленой глаза и медленно произнес:
– Хром.
– Вот и у этого, – бабка кивнула на Шиз-Ольгу, – должно быть имя. Когда черный шаман придет, этого он проглотит и даже не подавится. Надо другого, сильного защитника.
– Может, я подойду? В меня шаманку никак не позвать? – предложил Хром.
Бабка смерила его взглядом, каким в детстве собственная глядела на Хрома, когда тот шкодил. Как на дурака посмотрела.
– Куда тебе, в тебе целый аргиш сидит! Чужих, не наших. А если наш темный нгуо уже вцепился в кого особенного, то никак иначе его дух и не победишь. Тело бьет тело, дух бьет дух.
Хром сразу подумал о Сократовиче, которого при одном только на него взгляде уже хотелось послать куда подальше, но внутренняя чуйка будто говорила: он и так оттуда. Видимо, если посылать, то только обратно.
И еще хотелось взвыть, как совсем недавно голосил прижатый к снегу Шиза. Хром снова посмотрел на его лицо, целиком принадлежавшее теперь Оле, отметил все различия между ними, которые успел выучить за это короткое время, проведенное в этой компахе, – она понимающе улыбнулась ему в ответ, достала камень и сказала:
– Шаманка защищает камень от людей и людей от камня. Как будет «камень» по-нганасански?
– Ху-а-лэ, – буркнула бабка. – Вот ведь, так ее и звали!
Ольга кивнула:
– Значит, пора звать снова.