Шкатулка рыцаря (сборник)

Увлекшись, автор анализировал легенды, широко распространенные среди индейцев, обитающих в глубине сельвы, о некоей змее боиуне – хозяйке затерянных амазонских вод. В период ущерба луны эта загадочная боиуна может обманывать людей, принимая облик баржи, речного пароходика, а то и пассажирского лайнера. Темными ночами, когда небосвод напоминает мрачную вогнутую чашу без единой мерцающей звезды, а усталая природа погружается в душный сон, тишину на воде нарушает шум идущего парохода. Издали можно с трудом разглядеть темное пятно, перед которым бурлит и пенится вода. Горят топовые огни, а над толстой, как башня, трубой черным хвостом расстилаются клубы дыма. Несколькими минутами позже можно услышать шум машин, металлический звон колокола. На заброшенном берегу случайные серингейро или матейрос спорят о том, какой компании принадлежит идущий по реке пароход. А он, нежно играя лучами электрических огней, все приближается и приближается, напоминая доисторическое животное, облепленное бесчисленными светлячками.

Потом пароход сбавляет скорость. По рупору звучит команда дать задний ход и спустить якорь. Глухой удар, всплеск – якорь погружается в воду. Скрипя и грохоча, сбегает сквозь клюз тяжелая металлическая цепь. Люди на берегу решают подняться на пароход. «Несомненно, команда нуждается в дровах», – думают они, радуясь встрече. Они садятся в лодку, но не успевают пройти и половину пути, как пароход бесшумно проваливается в бездну. Крылья летучей мыши трепещут в воздухе, крик совы отдается пронзительным эхом, а на воде – ничего!

Потрясенные случившимся люди поспешно возвращаются к берегу.

Вот так примерно происходят встречи со змеей-боиуной, хотя у автора статьи было свое мнение. Он связывал содержание подобных легенд с появлением здесь на Амазонке не только больших пароходов, но и с невесть как забредшими в эти воды субмаринами. «В этих историях всегда можно отыскать какие-то связи, – невольно подумал я. – Правда, не стоит забывать о самом простом, например, о плывущих по течению травяных островках, облепленных светляками, о смытых с крутых берегов деревьях, да мало ли…»

Бросив «Газетт», я глянул в иллюминатор.

Безбрежное зеленое одеяло сельвы расстилалось внизу.

Пытаясь отыскать темную ниточку Трансамазоники, самой длинной дороги в мире, строящейся руками нищих матейрос, я уперся лбом в холодный пластик. Но сплошной покров тропических лесов не открывал ни единой прогалины. Зелень, зелень, зелень… Океан зелени…

Я вздохнул.

Это была затея шефа: сунуть меня в сельву.

На мой взгляд, работы, ведущиеся на Трансамазонике, не нуждались в присутствии двух постоянных корреспондентов. Уже второй месяц в одном из поселков работал мой напарник Фил Стивенс, его репортажей вполне хватало на вторую полосу «Газетт», но, как говорил шеф, газетчик не становится плохим газетчиком, если его быт время от времени прерывается путешествиями.

Итальянка, сидящая в соседнем кресле и, как я понял из ее слов, обращенных к соседу, летящая в Манаус, к дяде, прочно обосновавшемуся на новых землях, подозвала стюардессу. Я тоже заказал кофе, но его не успели принести.

Я услышал: «Простите, вы не от «Газетт бразиль»?

Подняв голову, я увидел человека в шелковой куртке.

Чуть пригнувшись, будто боясь задеть головой широкие плафоны потолка, он ждал ответа, и меня поразило, как нервно подрагивал под его нижней губой поврежденный когда-то мускул. Шрам был невелик, но портил лицо и накладывал на облик человека отпечаток презрительного равнодушия. «Я узнал вас, – помедлив, пояснил он. – У меня есть фотография мастера Оскара Нимейера с группой людей из компании «Новокап». Фотография очень выразительна. Я уругваец, – представился он. – Мое имя – Репид. Хорхе Репид. Лечу в Манаус, отчасти и по делам мастера.

Он явно имел в виду архитектора Оскара Нимейера.

У меня цепкая память на имена, но это – Хорхе Репид – в памяти никак не всплывало. Расстегнув ремни, я даже привстал, потому что говорить через голову сидящей между нами итальянки было неловко.

Уругваец кивнул:

– В хвосте салона можно выкурить по сигарете.

Вежливо пропустив меня, он пошел позади, размеренно, не торопясь, будто подсчитывая кресла далеко не заполненного самолета. Решив узнать его отношение к мастеру, я повернулся.

– Идите! – с угрозой сказал он.

Глаза уругвайца будто выцвели, кожа на лице туго обтянула мускулы. Куртку он успел расстегнуть, и я увидел ствол короткого автомата.

– Всем пристегнуться! – крикнул Репид по-португальски, отступая к стене салона, чтобы видеть всех пассажиров. – Руки положить на спинки кресел!

Ошеломленные пассажиры выполнили приказ. Руки взметнулись над креслами как крылья причудливых бабочек. Прямо перед нами проснулся вялый толстяк с тяжелым опухшим лицом. Его соседка, торопливо выкрикнув что-то, заставила его тоже поднять руки, и мне стало не по себе, такой глубокий и безвольный страх отразился в глазах толстяка.