Шкатулка рыцаря (сборник)

Теперь мы летели так низко, что я различал за иллюминатором купы отдельных деревьев. Вдруг курчавый насторожился. Что-то действительно изменилось. Я потянул воздух ноздрями и почувствовал запах, а потом уже увидел – в салон через пулевые пробоины в стенах и вентиляторы медленно втягивались струйки удушливого желто-зеленого дыма. Дым поднимался над креслами и висел над нами плоскими несмешивающимися слоями. Все сразу потускнело, приняло будничный вид, будто мы сидели в длинном и душном прокуренном кинозале.

Удар потряс корпус.

Нас подбросило вверх.

Нас опрокинуло, придавило к сиденьям.

Потом тяжесть исчезла и тут же вернулась – мерзкая, тошнотворная.

Вцепившись в кожаные ремни, я увидел, я действительно увидел, как ползущий по подлеску самолет начал разваливаться, и душные незнакомые запахи хлынули на меня со всех сторон…

В сельве

Когда я очнулся, передо мной горело дерево, а метрах в тридцати среди разбитых стволов и рваных лиан все еще дымилась развалившаяся на две части мятая сигара фюзеляжа. Рядом со мной лицом в болотную воду лежал тот, которого называли Дерри. Мокрые волосы были скручены, куртка сползла с плеч. Видимо, нас выбросило из самолета еще в воздухе, после первого удара, и мы упали в болото.

Но я был жив!

Пиявки толщиной с карандаш успели присосаться к руке.

С отвращением сорвав пиявок, я побрел по колено в жидкой грязи к самолету. Он не загорелся, но в груде искореженного металла вряд ли можно было наткнуться на живых. По крайней мере, на мой зов не отозвался никто.

– Доволен? – спросил я, будто мертвый Дерри мог мне ответить.

И крикнул: «Доволен?»

«Доволен…» – ответило эхо.

Я замолчал и стал сдирать с Дерри куртку. В сельве она могла оказаться незаменимой – ни москиты, ни клещи такую не прокусят. Рядом с самолетом можно было поискать еще что-нибудь, но я не мог подойти к руинам. Я боялся. Сумеречность леса пугала меня меньше, чем обломки самолета. Бледные, обвешанные лохмотьями эпифитов стволы уходили в тесное сплетение листвы. Я был как на дне темного зеленого океана, не зная, куда, в каком направлении мне нужно двигаться. Неприятно пахнущие муравьи крутились на ветках, падали на меня. Грибы и плесень сырой бахромой оплетали каждый островок. Кое-где на стволах можно было различить следы засохшего ила, видимо, в половодье все здесь затоплялось. Значит, рядом текла река.

Чем больше я углублялся в лес, тем темней становилось вокруг.

Наконец жаркая влажная духота чащи окончательно сомкнулась надо мной.

Пугающе взрывались огни светлячков, странные звуки раздавались то впереди, то сзади, но я упрямо шел туда, где, по моим представлениям, должна была находиться река. Изредка я останавливался, пытаясь увидеть что-нибудь движущееся, но жизнь сельвы кипела где-то наверху, на недоступных мне этажах. Оттуда доносились приглушенные голоса птиц, а иногда, как яркие парашюты, спускались заблудшие бабочки. Только споткнувшись о тушу дохлого каймана, я по-настоящему поверил, что река рядом.

Кривые, задавленные лианами древесные стволы. Мрачные крохотные озерца, забитые обвисшими манграми, ярко-красные воздушные корни их источали нежный, но тревожный запах. Казалось, это никогда не кончится. Но вот я ступил на промявшийся под ногой песок, по которому стайкой метнулись мелкие крабы. Река тут целиком пряталась под пологом леса, и именно тут на низком берегу, к которому я так стремился, я чуть не погиб, наткнувшись на поблескивающие, похожие на черные тыквы шары устроившихся на ночлег кочующих муравьев «гуагуа-ниагуа» – «заставляющих плакать». В панике, сбивая с себя свирепо жалящих насекомых, я бросился в воду, еще раз оценив качество взятой у уругвайца куртки – она не промокла. А выбравшись ниже течением на берег, долго прислушивался – не доносится ли из зарослей характерный шорох «гуагуа-ниагуа», жадно пожирающих листья…

Сгущались сумерки. Я влез на нависающее над водой дерево.

И почти сразу услышал крик. Странный далекий крик. Он начинался в глубине сельвы – тонкий, жалобный, слабый, похожий на человеческий стон, понемногу набирал силу и вдруг переходил в рев, обрывавшийся так неожиданно, будто кричавшему затыкали рот.

Это не человек, сказал я себе.

Это ночная птица. Она вышла на охоту.

Но успокоиться было трудно. В голову лезли мысли о многих потерявшихся в сельве людях, скелеты которых иногда находят на отмелях и в лесных болотах. Капитан Моррис, полковник Перси Гаррисон Фоссет… Они знали о сельве все, и все же сельва их поглотила… Разбуженные тоскливым криком, выползали из подсознания невнятные врожденные страхи. Я даже вспомнил о Курупури – о некоем духе, ноги которого вывернуты назад, о духе, терзающем все живое, состоявшем в близком родстве со змеей-боиуной…

Вдруг на реке далеко подо мной мелькнули огни.

Они виднелись так явственно, что, закричав, я чуть не сорвался с дерева.

Это сразу сняло чары – огни медленно потускнели и исчезли, будто погрузившись в воду. «Это боиуна, – сказал я себе, покрываясь холодным потом. – Это всего лишь видение».