Шхуна, которая не желала плавать

Место это поистине волшебное. Хотя солнце пылало над нами ничем не заслоненное, все словно окутывала почти незримая дымка. Отдаленные предметы колебались, становились нереальными в жарком мареве, превращались в миражи. Широкая лагуна мерцала, словно заполненная ртутью, по поверхности разбегались фантастические узоры, и мы не сразу поняли, в чем была причина. Только когда «Орегон» прорвался туда через буруны отлива, точно лосось вверх по речной быстрине, мы различили и узнали сотни глянцевитых черных голов, которые качались на волнах, создавая собственные космические спирали серебристой ряби.

Большая лагуна Микелона принадлежит тюленям — крупным, кротким серым тюленям. Их лежбища некогда оживляли тысячи прибрежных островков и рифов от Лабрадора до мыса Гаттерас на юге. Но серые тюлени были легкой добычей для человека — не потому, что они глупы, а потому, что сочетают удивительное добродушие с жадным любопытством. Более пятидесяти лет единственным оставшимся их приютом был Гран-Барашуа. Теперь, когда они взяты под охрану, небольшие колонии перебираются оттуда на прежние лежбища. А в Барашуа их обитает целых три тысячи — и старых, и молодых.

Глубина Барашуа при отливе нигде не превышает трех футов, и дно лагуны служит приютом миллионам двустворчатых моллюсков, которые обеспечивают неиссякаемый источник пищи для тюленей и тресковой приманки для рыбаков Сен-Пьера. Пирамиды ракушек высотой до тридцати футов, белеющие в неясной дали, свидетельствуют о богатстве лагуны.

При отливе две трети Барашуа обнажаются в прихотливом узоре песка, ила и узеньких проток с быстро струящейся водой. Когда мы вошли в лагуну, гребни отмелей как раз начинали подниматься из воды, так что Тео понадобилось все его искусство, все его знания, чтобы находить протоки и держаться их.

А мы, остальные, могли вволю разглядывать бесчисленных тюленей, которые всплывали повсюду вокруг и тоже принимались нас разглядывать. Они были всех возрастов и всех размеров, от годовичков, которые высовывали свои морщинистые мордашки и близоруко щурились на нас с расстояния двух-трех ярдов, и до старых самцов весом эдак четыреста фунтов, которые вставали на хвост и наполовину выставляли туловище из воды, глядя на нас с явным вызовом.

Пока баркас лавировал, тюлени подплывали к нему из дальних концов лагуны, и вскоре мы оказались в живом кольце. Волны щетинились подергивающимися усами, из них выглядывали выпуклые глаза. Мы прошли мимо полуобнажившейся мели, на которую уже выбралась погреться на солнце сотня тюленей. Они как по команде повернули головы, следя за нами, но день навевал сонливость, и они не бросились провожать нас.

Тео понадобился час, чтобы пролавировать до северного берега, к твердыне микелонских гор, где у Мартина был маленький охотничий домик. Тут наши пассажиры высадились, но нам, троим членам команды, было некогда сходить на берег. Отлив продолжался, и мы знали, что либо немедленно выберемся из лагуны, либо простоим посреди водного пустыря десять часов, если не дольше. И мы устремились к выходу из нее.

Поскольку плоскодонные баркасы Сен-Пьера и Микелона каждый вечер должны извлекаться на берег, их владельцы изобрели замечательный способ оберегать вал и винт. Вал снабжен универсальным шарниром в том месте, где он пропущен сквозь днище судна; а ближе к корме имеется колодец с деревянными стенками. При приближении к мелководью торчащую из этого колодца ручку вытягивают вверх, винт с валом поднимаются в колодец, и днище освобождается от каких-либо выступов.

Вынюхивая проход там, где, казалось, не было ничего, кроме мелей, Тео приказал мне встать рядом с ручкой и по его команде поднимать винт прежде, чем он заденет дно. Несколько раз нас сносило на глубину трех-четырех дюймов, но мы умудрялись находить протоку достаточно глубокую, чтобы можно было опустить винт и вновь включить двигатель.

Но на полпути к выходу я чуточку запоздал выполнить свою обязанность, когда Тео рявкнул в очередной раз. Толчок — двигатель смолк, мы потерпели аварию.

Правда, нам оставались весла — массивные, длиной в пятнадцать футов, сильный мужчина мог еле-еле управиться с одним. Но до Сен-Пьера было пятнадцать миль, и я решил, что мы погребем назад к домику Мартина и кто-нибудь из нас отправится пешком в Микелон, до которого десять миль, и договорится о буксире или найдет необходимые запасные части.

Но я плохо знал Теофиля Дечеверри. Мы погребли — если такой глагол подходит для описания манипуляций с этими бревнами в деревянных уключинах, — погребли в противоположную сторону. Мы гребли, гребли, часто садясь на мель, пока не достигли выхода, а там бросили якорь в глубокой воде, чтобы установить характер и размер повреждений.