Школа

Он нерешительно взглянул на часы, а затем на панели Зеркала. Оказалось, что он уже провел с ним полдня. Ему следовало бы прерваться. Вульф предупредил его, чтобы больше, чем четыре часа в день, он с зеркалом не проводил. Но он должен был еще раз взглянуть на этот символ ужаса и выяснить его значение. Он возвращался снова и снова, чтобы каждый раз приглядываться внимательнее, чтобы глубже ощутить ощущение смерти. Пока, наконец, он не смог смотреть непрерывно, не съеживаясь.

Было уже пять часов вечера, когда он снял головной убор. Слабая улыбка появилась на его губах, когда он закрыл за собой дверь комнаты.

Он провел еще два часа, роясь в стеллажах довольно обширной библиотеки института. Затем он вернулся в отель, и его улыбка стала шире, чем когда-либо, когда он вошел. — Психиатр, доктор Спиндем, ждал его в вестибюле. 

Он встал и вышел вперед, протянув руку, чтобы поприветствовать Монтгомери. Его лицо профессионально сияло, а глаза пристально изучали майора.

— Я приехал так быстро, как только смог. Я сказал полковнику Доджу, что мы не можем позволить себе подвергать ненужной опасности человека с вашей квалификацией.

Монтгомери усмехнулся:

—Я могу себе представить, каков был ответ Доджа!

— Что вы хотите этим сказать? — Пристально глянул  Спиндем.

— Ничего особенного.

— Вы хотите сказать, что чувствуете, что полковник не ценит вас? — настаивал Спиндем.

— Что-то в этом роде, — согласился Монтгомери. — Давайте поднимемся в мою комнату, там говорить удобнее.

Спиндем кивнул:

— Да. Я хочу услышать все, что вы узнали об этом невероятном, так называемом институте.

Психиатр хранил молчание и во время поездки в лифте, и по дороге в номер Монтгомери. Но майор чувствовал на себе его взгляд как почти физическое прикосновение. Он догадался, что уже довольно давно взят на карандаш доктором.

— Выпьем? — предложил он, когда они сели. — У меня здесь ничего нет, но мы можем заказать что-нибудь наверх.

— Нет, спасибо, — сказал Спиндем. — Я хотел бы немедленно услышать все, что вы испытали, особенно об этом так называемом Зеркале.

Монтгомери начал со своих впечатлений от первого дня, подробно описав демонстрацию, устроенную Норкроссом.

— Как вы думаете, какова была цель этого? — спросил Спиндем. — Это что, стандартное шоу, которое устраивают для всех новичков?

— Это не шоу. Я тоже подумал, что это подделка, когда впервые увидел все это. Но это не так. Это подлинно. Я убедился на собственном опыте. Человек, проведя определенное число часов с Зеркалом, действительно может делать удивительные вещи.

— Несомненно, какая-то форма гипноза, — сказал Спиндем. — Вы простите мое несогласие с вами, но я уверен, что вы понимаете, что мой профессиональный опыт позволяет более точно интерпретировать такие психические явления.

— Конечно, — сказал Монтгомери. Он рассказал про анализ д-ра Нэгла образовательной системы как гомеостатического механизма и про то, как сам провел проверку этих утверждений.

— Новая концепция, — сказал Спиндем, — и, очевидно, очень наивная, совершенно не учитывающая обратную ситуацию, если бы вообще не было повсеместного распространения знаний.

Монтгомери начал было перебивать, но психиатр продолжил:

— Меня больше всего интересуют ваши высказывания о вашем школьном учителе математики. Вы говорите, что считаете, что этот мистер Карлинг сознательно и намеренно сделал геометрию и алгебру неприятными для вас, чтобы вы не заходили в них слишком далеко?

— Паранойя, я полагаю, вы так называете такое отношение, не так ли? — сказал Монтгомери, его лицо ничего не выражало. — Мания преследования…

— Пожалуйста… — лицо Спиндема исказилось как от боли. — Я здесь не для того, чтобы ставить вам диагноз, майор. Меня интересует только эффект этого Зеркала.

— Мне очень жаль, — сказал Монтгомери. — Ваш вопрос не допускает простого ответа. Мистер Карлинг был совершенно неспособен преподавать математику другим способом, который не делал бы ее совершенно отталкивающей. Эта тема не привлекала его, и было немыслимо, чтобы она привлекала кого-то другого. Директор был в курсе работы Карлинга, но он также считал, что все идет нормально. Школьный совет подобно директору считал Карлинга прекрасным учителем. Никто не считал, что с этой ситуацией нужно что-то делать. И Карлинг год за годом продолжал выпускать учеников, которые ненавидели математику почти как личного врага.

— Вряд ли можно сказать, что все это было преднамеренным и целенаправленным, даже если это совершенная правда, — сказал Спиндем.

— Я думал, что психиатрия отрицает, что в человеческой деятельности существует какая-либо случайность, — сказал Монтгомери. — Ваше учение состоит в том, что, если эффект создается человеческим существом, то человек намеревался произвести именно этот эффект. Это если говорить об индивидуальном подсознании, но существует также и групповое подсознание. Никто никогда не признался бы, что целью моей школы было воспитывать ненавистников математики. Но я утверждаю, что это была цель — невысказанная, подсознательная цель всей вовлеченной группы.