Школа хороших матерей

Некоторые матери стали ветеранами разговорного кружка, они попадают сюда как минимум раз в неделю. Миз Гибсон позволяет ветеранам вкратце описать свое последнее прегрешение. Теперь здесь каждый вечер находится по три охранника, два для поддержания порядка, один — для защиты миз Гибсон. На прошлой неделе на нее бросилась одна из матерей, дело зашло так далеко, что она ухватила миз Гибсон за горло. Эту мать исключили, ее имя внесли в базу данных.

Другая мать позволила кукле называть ее по имени вместо обращения «мама». Кто-то грубо разговаривал по телефону с опекунами своих детей в воскресенье. Кто-то плакал за едой. Двух матерей поймали на поцелуе за теннисным кортом. Один из охранников услышал, что они собираются убежать вместе.

Все выпрямляются на своих стульях. Это первая пойманная пара. Одну из беглянок зовут Маргарет, это худая как жердь латиноамериканка с испуганными глазами, которая, кажется, выщипала большую часть своей левой брови. Ее изначальное прегрешение состоит в том, что она оставила своего трехлетнего сына ждать в машине и ушла на собеседование к потенциальному нанимателю.

Ее возлюбленную зовут Алисия, это одна из стройных, красивых, смешливых молодых чернокожих матерей, с которыми Фрида познакомилась в первый день. Кажется, она успела подружиться с Лукрецией за тот месяц, который та провела здесь до своего изгнания. Алисия срезала дреды. Она так похудела, что Фрида едва ее узнала. К ней пришел представитель Службы защиты детей, когда ее пятилетний ребенок неподобающе вел себя в школе. Учительница отправила девочку к директору. Директор попросил Алисию прийти за ней.

— Всего на десять минут задержалась, — говорит Алисия. — Сказали, будто от меня пахнет алкоголем. Я тогда работала официанткой, пришла в рабочей одежде. Кто-то пролил на меня пиво. Они мне не поверили, когда я сказала, что не пью.

Миз Гибсон напоминает Алисии, что та должна брать на себя ответственность.

— Но…

— И никаких извинений.

— Я виновата, — говорит Алисия, сжав зубы. — Я эгоистка. Я опасна для ребенка.

Алисия и Маргарет краснеют так, что можно подумать, будто у них внутри пожар. Маргарет садится себе на руки. Алисия дергает себя за рукава.

Фрида помнит, как она вернулась как-то утром домой от бойфренда, ей тогда было семнадцать. Родители ждали ее, не спали. Они с парнем смотрели телевизор и уснули. Родители не поверили ей. Она помнит, как посмотрела на нее мать. Отец несколько дней не разговаривал с ней.

Миз Гибсон просит Маргарет и Алисию рассказать об уровне их сексуальных контактов. Им приходится отвечать на вопросы о ласках, петтинге, проникновении пальцами, оральном сексе, о том, доводили ли они друг друга до оргазма.

Матери отводят глаза. Все знают, что школа считает лесбиянство несовместимым с материнством.

Алисия начинает кричать:

— Мы немного целовались. И все. Ничего больше. Никому не принесли вреда. Я теперь даже говорить с ней не буду. Пожалуйста! Пожалуйста, не заносите это в мое досье.

— Я ценю вашу откровенность, — говорит миз Гибсон. — Но вот чего я не могу понять: почему вы свои эгоистичные желания поставили впереди материнства?

Одиночество есть форма эгоизма. Мать, которая пребывает в гармонии со своим ребенком, которая понимает свое место в жизни ребенка и свою роль в обществе, никогда не бывает одинокой. Посредством заботы о ребенке она восполняет все свои потребности.

Какие проблемы можно решить бегством?

— Вы так или иначе собираетесь забрать у меня ребенка, — говорит Маргарет. — Почему вы не признаете этого, а делаете вид, будто у нас есть шанс? Приемные родители моего ребенка хотят усыновить его. Они этого не признают, но я знаю, что хотят. Они уже ищут садик. Вам бы это понравилось, да? Вы хотите, чтобы мы не прошли аттестацию, чтобы вы могли забрать наших детей.

Слезы Фриды попали на ободок ее чашки. Поцелуи ее больше не интересуют. Она думает о колокольне, размышляет, как быстро смогла бы она подняться по ступенькам, скользкая ли черепичная крыша, каково будет ощущение пешеходной дорожки под щекой.

Когда приходит очередь Фриды, она разговаривает с миз Гибсон, как грешник на исповеди.

— Я должна была лучше ее защищать. Именно это расстраивает меня сильнее всего. Она испытывала боль, а я могла бы предотвратить это. И еще я сожалею о моем тоне. Но когда я попросила сына Тамары извиниться, он рассмеялся надо мной. И смех был злой. Гогот. Мне это показалось очень тревожным. Не знаю, где он этому научился. Мне жаль. Я эгоистка. Я опасна для ребенка. — Фрида делает паузу. — Но и она тоже.

Матери недовольно смотрят на Тамару.

— Фрида, нет нужды проявлять пассивную агрессию, — говорит миз Гибсон.

Тамара сидит напротив Фриды во втором кольце кружка. Изначальное преступление Тамары состояло в шлепках. На нее донес бывший муж. Она признает, что у ее куклы агрессивный характер, но Фрида тоже должна была быть внимательной.

— Я видела, как она глазела по сторонам, — говорит Тамара, показывая на Фриду.

— Я отвернулась на одну секунду.