Школа магов. Фрагменты мистического движения в СССР в 70-80 гг ХХ века

Потом он действительно приехал. Вместе с огромной допотопной печатной машинкой, на которой по 16 часов в сутки набивал одним пальцем какую-то бесконечную телегу Кришнамурти. Вяйно в то время завязался с Уку Мазингом - доктором теологии и шаманом урало-алтайской Великой Похъелы по совместительству. Мазинг стал доктором теологии еще во время довоенной Эстонской Республики, в местных кругах он слыл за большого специалиста в библеистике. В советское время доктор углубился в исследование угро-финской традиции, в том числе магической, и считал себя носителем особого посвящения по линии палеоазиатского шаманизма. В свое время он достаточно попутешествовал по Европе, повращался на разных модных тусовках того времени, побывал на семинарах Вивекананды, Ауробиндо и Кришнамурти. Это именно он дал Вяйно перепечатать лекции последнего.

Рам, сам долго живший в Европе, тоже неплохо знал тамошнее эзотерическое подполье сороковых-пятидесятых, в том числе и самого Уку Мазинга - тартусца, как и Рам. Другим великим тартусцем был Карл Тыниссон, или брат Вахиндра - махаянский монах эстонского происхождения, занимавший некогда пост настоятеля питерского дацана на Черной речке, затем - кумирни в Риге, которую посещали сами Рерихи, и закончивший свои дни в Бирме, в шведагонском монастыре, в сане святого, мощи которого не подвергаются тлению в течение многих лет. Рам помнил огненные церемонии, устраивавшиеся Вахиндрой на одном из тартуских холмов, с призыванием духов космической пустоты и магнетизированием аудитории: Ом-ма-ни-пад-мэ-хум! Хрих-йа-сваха!

В Советской Эстонии буддизм тоже процветал. Главным авторитетом в этой материи считался тартуский востоковед Линнарт Мялль, некогда участвовавший в группе Дандарона. Вокруг Мялля, работавшего на кафедре ориенталистики местного университета, группировался кружок изучения санскрита и тибетского языка. Вяйно тоже одно время штудировал здесь, в качестве вольнослушателя, тибетскую грамматику. Пока не попал в орбиту Мазинга. Тот считал, что агглютинативная ментальность угро-финских народов, восходящая к общему урало-алтайскому корню, структурно намного ближе народам сино-тибетской языковой группы, чем флексивной ментальности индоевропейцев. Из чего получалось, что эстонская ментальность органично предрасположена к буддизму и даосизму, а И-Цзин был даже объявлен группой энтузиастов исторически родственным рунам Великой Похъелы.

Впрочем, глядя на Рама - с его огромной белой бородой до самого живота, свисающими по локти седыми кудрями и хитрым прищуром, - нельзя было отделаться от мысли, что перед вами - тот самый вещий финский колдун Ванемуйне (Вяйнамейнен), многократно воспетый в северных сказках.

XIII. 4. Мы с Ычу ищем дом. В какой-то момент родственники жены Юри, которым принадлежал хутор Уку, решили его продать. Перед Рамом встала проблема переезда. Прежде всего нужно было найти новый дом. Этим делом занялся я. Дал объявление в газету и стал ждать. Через некоторое время начали приходить предложения. Не очень много, но все-таки. Я отобрал около десятка, казавшихся наиболее оптимальными, но ведь все эти, разбросанные по всей Эстонии дома нужно было объехать и лично осмотреть!

Как-то раз я поехал по очередному адресу вместе с Ычу. Его настоящее имя было Игорь. Он происходил из очень странной семьи. Его папа был кагэбэшник, мама - балерина, а дедушка - начальник вокзала. В нашу компанию Ычу попал еще совсем тинейджером - невысоким хрупким мальчиком, в больших очках и светлым хайром до плеч. Его взялась учить жизни старая хиппи Юля. Она возила постоянно обдолбанного, спящего на заднем сиденье "Москвича" Игорька с собой на все тусовки и шустрежки. Время от времени она его будила, вмазывала в очередной раз, и Ычу снова зарубался до следующей остановки. В промежутках между отлетами он писал стихи:

Жить, для того, чтобы умереть.

Умирая, родиться во взглядах сотен.

Стать частицей Земли.

Стать птицей и долететь до Солнца.

Упасть, разбиться.

И никто не заплачет.

Некогда, еще в начальной школе, Ычу ходил в один театральный кружок вместе с Йокси и Пепи. Потом он стал рьяным пионером, дошел до комсорга, но вдруг почему-то резко разочаровался в коммунистическом учении и перешел на радикально-критические позиции. Он впал в антисистемную антисоветчину, завел любовницу, свалил из последнего класса английской спецшколы, отрастил хайр, сел на иглу, поехал автостопом. За волосы ему много доставалось, в Азербайджане однажды какие-то ублюдки даже повесили его за ноги, головой вниз. Доставалось и со стороны папаши-кагэбэшника, который постоянно стремился упрятать Игоря в дурдом, на курс какого-нибудь сульфазина. Строгий папа полагал, что таким образом отучит свое чадо от вредных привычек и сделает из него настоящего человека.