Школа опричников

В середине апреля меня вызвали с классных занятий к начальнику-комиссару. Это испугало меня, как всякая вообще неожиданность в наших условиях. Шагал бодро, но сердце заныло. Когда я постучался в кабинет начальника школы, я сделал это, по-видимому, слишком робко: разрешающее «да» последовало только по второму стуку.

Рапортую. Едва я закончил рапорт, ко мне обернулся лицом грузный военный, сидевший спиной к входной двери. Это был мой тесть. Вторая неожиданность могла ведь тоже обеспокоить, и я остолбенел.

— Подойдите поближе, товарищ курсант, — улыбнулся начальник школы.

Забыв попросить разрешения поздороваться и ободренный приветливым видом тестя, я кинулся к нему, и в этом выразилось все сразу: год разлуки, мои испытания, мой постоянный страх, моя надежда, что в тесте нахожу как-никак своего человека. Начальник пригласил меня сесть. До сих пор не пойму, чего ради тесть проявил ненужную степенность и не сразу ответил на мои расспросы о жене.

— Не волнуйся, дорогой! — ответил, наконец, тесть, положив мне руку на плечо. — Все благополучно. Таня вполне здорова и находится здесь. Я думаю, — добавил он, глянув на начальника, — что товарищ начальник разрешит тебе встречу.

Тот кивнул головой — дескать, можно. Тесть заявил, что его больше интересует, как я занимаюсь, каковы мои школьные успехи.

— Занимается ваш зять, товарищ генерал-майор, отлично, — ответил за меня начальник, — общий балл — круглая пятерка. Покажите вашу премию, товарищ Бражнев.

Я показал автоматическую ручку. Тесть довольно улыбался, а начальник, явно разыгрывая великодушного хозяина моей жизни, продолжал:

— За отличные показатели в учебе, товарищ курсант Бражнев, даю вам отпуск на шестнадцать дней. Надеюсь, что на вашей успеваемости это плохо не отразится. Идите в учебную часть и получите увольнительную записку.

— Есть, товарищ начальник-комиссар школы! — рявкнул я, вскочив со стула, и пулей вылетел в коридор.

В учебной части меня разодолжили тем, что машинистка уже заготовила увольнительную записку. «Темпы на все сто!» — мелькнуло в моей голове. Еще несколько минут, и я сбегаю вниз, к подъезду. У подъезда стоит автомобиль «М-1», а за рулем — сама Таня. Как раз наступила перемена, и высыпавшие на улицу курсанты были свидетелями нашей встречи. Тут же подоспели тесть и начальник школы, которого жена горячо благодарила.

Когда мы подкатили к моей квартире, у калитки столкнулись с Григорием Федоровичем.

— Раскулачить тебя надо, — смеясь обратился Корнеев ко мне, — мебели у тебя невпроворот! — он показал мне кровать, шкафы, столы, стулья, этажерки, стоявшие около дома.

— Откуда? — удивился я.

— А это мы Танино приданое привезли, — сказал тесть.

Расстановкой мебели распоряжалась жена. Мною — тоже.

— Переставь кресло вот сюда. Хорошо. Подвинь шкаф к окну. Стой! Не так близко, оттяни влево…

Я стал исполнителен и безинициативен — получалось уютно — и красиво, и удобно.

За этой возней я успел узнать, как все произошло. Тесть получил командировку в харьковский военный округ, а жена воспользовалась этим, чтобы перевезти мебель. В мае-июне она должна была окончить институт, нас ожидало какое-то подобие брачного быта, пока я еще курсант.

Тесть целыми днями сидел в округе, а мы разгуливали по Харькову. После однообразно белой и замызганной Винницы Харьков покорил сердца Тани и ее отца. Раза три мы ходили с тестем в школу, и я делал вид, что слежу за уроками, не оставляю занятий и дома. Записывал, выписывал, наскоро переписывал. Тесть проводил время в беседах с начальством.

Однажды помощник начальника школы по политической части (помполит) вдруг спросил меня:

— А почему вы до сих пор кандидат? Почему не подаете заявления о переводе в члены партии?

— Еще не вышел кандидатский срок, товарищ помполит.

— Это не имеет значения, — подхватил тесть.

— Совершенно верно, товарищ генерал-майор! — отозвался помполит, — курсант Бражнев отличник, и это поможет делу. Пишите заявление, товарищ курсант Бражнев…

В июне школа была переведена в лагерь Безлюдовка. Как только лагерь был приведен в надлежащее состояние (на оборудование палаток, проведение дорожек, передних линеек и т. п. потребовалось три дня), — начались занятия, весьма усиленные, но пошедшие на пользу нашему здоровью — строевые, тактические, топографические, стрелковые занятия на свежем воздухе. Мы прямо-таки помолодели.

Но вот однажды команда: «В ружье!» К строю подкатил «Черный ворон». Это было на третьей неделе нашей лагерной жизни, кое-кто из курсантов был в городском отпуску, уже разрешенном нам. «Черный ворон» привел нас в недоумение: среди нас, кажется, нет никого, кого следовало бы втащить в эту роковую машину.

Командир взвода подходит ко мне и приказывает выделить троих курсантов — поедут в Харьков и арестуют двух пьяных курсантов-отпускников.

— Едете и вы, — сказал он, — нужен младший командир.