Школа Стукачей

ней можно считать обеспеченным. Или предрешённым. Ну и хрен с

ним. Не люблю плыть по течению. Сейчас или на дно утащит, или на

37

сказочный остров вышвырнет. Просто так плавает только гавно.

Двигаться надо.

Главное теперь пройти съём. Вот будет этап. Он покажется мне д-

линною в вечность.

38

3

Глава

Вероника

Воронок ташкентским летом превращается в настоящий кремато-

рий. Металлическая коробка, изобретённая, думаю, в сталинской

России не рассчитана на жарковатый климат Средней Азии.

"С лёгким паром" - называют воронок дубаки. Особенно с лёгким па-

ром, если им удаётся вместить тридцать пять зыков в десятиместную

коробку. От недостатка воздуха всегда хочется зевать. Это делает нас

похожими на засыпающих на прилавке магазина рыб.

От ташкентской летней жары, плавящий асфальт, а может и от пе-

регрузки у нашего воронка тогда лопнуло заднее колесо.

Коробка с рывком останавливается. Всех настолько разморило от

пекла, что если воронок даже перевернулся и загорелся, вряд ли

кто-то обратил бы внимание.

Нас конвоируют два солдата. Водитель и охранник. Ярко выражен-

ные монголоидные черты и несуразная новая узбекская униформа

делает их похожими на самураев квантунской армии. " Везут на рас-

стрел в Токио"- мелькает в голове. "Потом заткнут в паровозную

топку, как Сергея Лазо". Хотя после летних вояжей в ташкентских

зыкавозах, разницу в температуре в топке я почувствую не сразу.

За нами следует ещё один воронок, но его сопровождает уже четыре

юнца в не успевшем ещё сесть по фигуре камуфляже.

Второй воронок тоже останавливается. Солдаты серьёзно озадачены.

У них есть запаска, но чтобы её поставить придётся выгрузить

тридцать зэков на одну из городских улиц среди бела дня. Кроме то-

го, похоже, что во втором воронке едут более «опасные», чем мы

преступники. Из тех, кто в тюрьме не на экскурсии. У них двойной

конвой и солдаты не хотят рисковать.

39

Прильнув в причудливых позах друг к другу и неприятно горячим

стенам воронка, мы ждём исхода с полным безразличием.

Во-первых, мы отупели от изнуряющей жары, а во вторых работа-

ет главное правило тюрьмы в Узбекистане – "э, пускай ишак думает -

у него голова большой".

В данном случае в роли думающего ишака - старшина с вышитой на

бейсболке узбекской версией птицы Семург. Старшина скрипит на

жёстком гортанном степном наречии, сжимая в потной от жары и

волнения ладони, микрофон рации.

Наконец нас всё-таки высаживают. Солнце всегда кажется таким яр-

ким и режет глаза, когда проведя в тюрьме хотя бы неделю, вы не-

ожиданно оказываетесь на улице.

В нескольких метрах несутся машины, и с отвычки в кровь страхом

швыряет адреналин.

Все ещё довольно раскисших после процедуры с лёгким паром, нас

сажают на корточки. Два солдата, молодых, необстрелянных ещё ка-

ракалпака со страхом таращатся сверху.

Зэки быстро вырабатывают очень тонкое чутье на человеческие эмо-

ции - это форма защиты. Сейчас зэки аккуратно посматривают в

сторону солдат и уже знают, о чем думают солдаты.

Солдаты, не уверены, смогут ли они открыть огонь, если толпа бро-

ситься врассыпную.

Я смотрю на других пассажиров нашего рейса. Если у кого-то и ро-

ятся в голове похожие на мои мысли, то никто не подаёт вида.

Думаю если толпа броситься в рассыпную, то пройдёт минуты пол-

торы пока солдаты все-таки начнут исполнять данную новой родине

присягу. Да и как они себе представляют стрельбу боевыми патрона-

ми в людном городском районе?

Часть толпы быстро рассеется, смешается с машинами, перелетит

через заборы, раствориться в прилегающих улочках.

"Болгарские огороды" - это место называется - "болгарские огороды"

– в такие минуты в голову лезет самая неожиданная всячина.

Внутри меня туго сжимается пружина – бежать!!! Бежать! Бежать!

Петляя как заяц, бежать с сердцем, бьющим в стенки желудка, бе-

жать пока хватит дыхания.

Вот он момент – ну! Сейчас-же! Беги! Беги! Беги! Давай же!

Душа уже непросто кричит пульсом в ушах, она истерически вопиет

40

– ну! Тело же в ответ каменеет, наливается свинцом и в том месте, где

был желудок, возникает вакуум.

Иногда в толпе или незнакомом месте вдруг увидишь неземной кра-

соты девушку. В ту же секунду понимаешь – если не подойду к ней

сейчас – всё. Она навсегда исчезнет из моей жизни ещё одним упу-

щенным шансом.

В этакий момент вся суть моя разрывается на части, борясь сама с

собой. Вот, вот сейчас, вот сейчас подойду, уже поворачиваюсь что-

бы сделать шаг и готовлю в голове первую фразу – в этот момент за

ней захлопываются двери метро. Уф… ну, и, слава Богу. Не судьба…

Ни один из нас не двинулся с места за те 20-30 минут пока оставший-

ся со второго воронка солдат менял колесо. Почему?

С раннего детства общество прививает нам покорность перед вла-

стью. Семья. Школа. Пионерская организация. Не смотря, до какого

бы абсурда власть бы не доходила, мы автоматически прогибаемся.

И я боюсь, что мы не побежали бы в тот день, если и даже знали,

что автоматы у солдат не были заряжены…

Я всегда злюсь на себя когда вспоминаю тот момент - почему не по-

бежал? Почему? Мог ведь?

Безвозвратно упущенная возможность. Как та девушка в метро…