Школа Стукачей

в дополнение к сносному английскому обеспечивают быстрый ка-

рьерный рост. Мустафа-бей, главный менеджер проекта, берет те-

перь на переговоры только меня. Хотя нас в отделе переводов - трое.

Это не считая Ленки.

День на работе проходит быстро. Перевода по уши, а когда его нет,

можно потихоньку наблюдать за Ленчиком, мы с ней в одном аква-

риуме теперь, и она необычайно сильно радует глаз. Мне кажется, о-

на давно заметила, КАК нагло я на неё иногда таращусь.

Хотя боюсь из-за моих крашеных волос, она может подумать, что я

пидорэс. Все равно немного надеюсь. А вдруг! Надеяться надо всегда.

Тут читал на днях в метро статью о Горбачёве. И ему тоже Раиса

184

Максимовна долго не хотела давать. А он ей тогда записку написал

на латыни. Эдакой, знаете ли, поклонник Горация оказался, Михал

Сергеич, дум спиро - сперо, мол, пока дышу, надеюсь. Ну, она и рас-

таяла. Некоторые клюют на латынь. Некоторые на новые колготки.

Я давно за ними наблюдаю.

Время на работе из-за близости Ленки летит. Скучновато становится

бесконечными вечерами.

Приезжаю домой. Жру жареную картошку с кетчупом Анкл Бэнц,

укуриваюсь дурью, и, включив, Европу Плюс, телевизора у меня нет,

тяну из пивного бокала "отвёртку" из столичной. Обычно один мед-

ленно выпитый коктейль и пятка дурьки отправляют меня спать.

Я сплю тяжёлым, по свинцовому серым сном. Зато и кошмары не

снятся. И что самое удивительное - и совесть за содеяное совсем не

мучает. Только страх перед тюрьмой. Холодный и бездонный.

Дурь в Москве, кстати, помогла отыскать Ленка. Именно она напра-

вила меня под памятник известному русскому литератору, тому, что

презрительно и немного грустно поглядывает на первый русский

макдоналдс через дорогу.

Торговлю анашей в Москве, как выяснялось, осеняет Александр

Сергеич Пушкин:

Успех нас первый окрылил;

Старик Державин нас заметил

И, в гроб сходя, благословил.

А под памятником великому предку, гнездится страна глухих.

Анаша в этой стране бесподобная, а торговцы совсем не болтливы.

Правда, оживлённо жестикулярны. Никогда не видел столько глухо-

немых одновременно как у ног веками неисправимого озорника

Пушкина.

А каждое воскресенье я иду в кино. Один. Что тут поделаешь? Зато в

Москве вот…

На дорогу всегда укуриваюсь. Дрянь у пушкинских глухонемых

классная, поэтому мне кажется, на меня укоризненно смотрит весь

вагон метро. А люди на эскалаторе даже оборачиваются и громко

шепчут мне вслед : "Смотрите, смотрите, как же плотно он прётся!"

***

185

Ночью в Дядину смену в камере штрафного изолятора, Бурят

проглотил сапожный гвоздь.

Дядя вынужден был перевести его в санчасть. Как же иначе? Гвоздь -

это закуска не особенно совместимая с нормальной жизнедеятельно-

стью. Пусть даже такого опасного и никчёмного члена обще-

ства.Выпустил его Дядя в санчасть.

А через полчаса Бурята уже с почётом катили на его таратайке к По-

ложенцу. Милостивейшему Сеты-ага.

Так начался самый массовый в истории папаской зоны бунт.

Толпа мужиков, по команде Бурята намертво отсекла штаб от зоны.

Васьки преградили вход в столовую – чтоб никто не соблазнился и не

сорвал политическую голодовку.

Ментов запустили в зону только на просчёт. Чтобы не давать повода.

Думаю, прапорам самим особенно то и не хотелось спускаться в те д-

ни в зону.

Она радостно гудела как высоковольтный провод. Народ любит бун-

тануть время от времени. Особенно наш народ - с первого класса в

школе учат о том, как прекрасна Революция.

Со всех сторон нашу крышу обдувает капризный степной ветер. Но

он может действовать на нервы только на воле. В зоне ты понима-

ешь, что порывистый своенравный степной ветерок - это поэтическа-

я ипостась свободы.

Бибиков разливает по кружкам портвейн Чашма.

"Мы как три мушкетёра, пацаны. Кругом война, стрельба, а мы с-

покойно завтракаем в Ла Рошели."

Вот ведь не знал, что Бибик знаком с творчеством Дюма-отца. На-

шел блять "Ла Рошель" в наманганской области. Ебанашка. Я в дет-

ском саду играл в мушкетёров в последний раз. Теперь будем ждать,

пока не придут гвардейцы кардинала и не пустят нас по кругу.

Глотнув вина и стянув с ног свои сапоги, память-о-родео-в-монте-

видео, Булка тоже вступает в разговор. Видимо они что-то курнули у

меня за спиной. Оба в каком-то около литературном настрое:

- Знаешь, а я дочитал Мастера. Булгакова. Вчера вечером закон-

чил. Перед всей этой хуйнёй.

- И как? Вставило?

- Нуу. Как сказать… Нормально. Прикольно. Местами.

- А что тебе понравилось больше всего?

- Конечно же этот, Воланд грёбаный, что же ещё? Там местами

муть какая-то про Пилата, дурку, ваще хрень.

186

- Какого ещё пилота? Что за книжка-та? - Бибик жарит пайку хле-

ба, воткнув в неё прут, тут же, на костре. Ну, неисправимый

кулинар.

- Про Булгакова слыхала, бабуля?

- А ты, Олежка, я тебе так скажу. Ты, брат, пирог по краям объел,

а серёдку-то, серёдку-то и выбросил. Про Пилата, про психбольницу

не стал читать? Скучно? Понимаешь, Булка, так всю жизнь можно

прожить и жрать одну манную кашу. И ничего, знаешь, живут. И

желудок у них хорошо работает и сон нормальный. Но так за всю