…Уж не помню, кому из нас от безделья пришла в голову сия безумная идея, но уже через час Ирка магически перевоплотилась… в Мадам Суперлифчик. Через плечо ее, подобно орденской ленте, было перекинуто нечто, состроченное из чашечек лифчиков самых разных размеров – от «нулевого» («прыщики надо йодом мазать!») до восьмого («парашюты у нас в спортивном отделе продаются!»).
В таком, скажем прямо, ослепительном виде Ирка – Мадам Суперлифчик – безнаказанно дефилировала по цеху аж полчаса, пока не столкнулась бюстом к бюсту с нашей наставницей, кою мы с подругами при первой же встрече окрестили Женщиной С Усталыми Глазами (или ЖСУГ сокращенно).
Скандал на МПШО, конечно, был невероятный. Оказывается, такое ЧП на «Черемушках» произошло впервые за всю славную историю его существования. Нас с Иркой на следующий день «повесили на доску бракоделов» – то есть не нас, конечно, а наши фамилии и наше совместное суперизделие. Пригрозили, между прочим, что вычтут стоимость испорченного материала из зарплаты. Может, и вычли бы, но зарплата наша была столь «велика», что мы и так практически ничего не получали.
Так и ходили мы честно на МПШО аж целый год, благо от школы оно недалеко располагалось. Многие, правда, пытались выгадать себе за счет практики свободную среду, «набивая температуру на батарее». Или, попросту говоря, прислоняя на секунду-другую градусник ртутным концом к батарее центрального отопления. Правда, для этого нужно было иметь недюжинный опыт и сноровку: у меня, например, взбесившаяся ртуть упорно скакала до конца шкалы, и все попытки отправить ее обратно, хотя бы к отметке 39, ни к чему не приводили. Так что пришитых резинок на мою долю за год пришлось более чем достаточно.
А в конце года к нам подошла ЖСУГ и осторожно так поинтересовалась, а не хотим ли мы теперь, получив замечательную профессию швеи-мотористки, прийти после школы работать на МПШО «Черемушки»? И если кто-то из нас, не желая огорчать эту хорошую и добрую женщину, отвечал: «В институт не поступлю – приду!» – ЖСУГ прямо-таки расцветала и поспешно делала какие-то пометки в своей записной книжке.
Мне тоже не хотелось ее огорчать, но, еще в первом классе определившись с выбором профессии, я честно ответила ей: «Не-а, я к Котеночкину пойду, “Ну, погоди!” рисовать!». И, чтобы не выглядеть в ее усталых глазах Хрюшей, добавила: «А хотите, я вам оду напишу?»
Наставница моя, понятно, сразу просияла: ну конечно, она очень хотела, чтобы на нашем «выпускном» прозвучала ода родным «Черемушкам»!
Ода написалась с полпинка и столь же быстро была подвергнута жесточайшей цензуре со стороны ЖСУГ и других наставниц. Безжалостно вымараны были сатирические строчки, кои, как мне казалось, весьма удачно высмеивали девочек, набивавших себе температуру «на батарее» и тем самым тормозивших обеспечение женского населения Москвы высококачественными лифчиками. Эти строчки я до сих пор помню наизусть:
В результате цензуры от моей «Оды “Черемушкам”» осталось одно четверостишие, кое, по мнению наставниц, достойно было прозвучать со сцены в день торжественного окончания нашего профобразования. И я прочла его – громко и гордо, как мне и велели:
Ирина Озеркова
Белая ворона и ее родители
Насколько я любила учиться, настолько же не любила школу. С первого по третий класс было все хорошо, в четвертом тоже. А вот в пятом классе я начала думать. И мои не очень веселые размышления касались двух основных пунктов: общественной работы и отношений в классе. В сущности-то, как сейчас понимаю, думала я правильно, только говорить вслух об этом было не обязательно.
Возможно, я не просто «белая ворона», а «белая ворона наследственная». Мой отец никогда не воровал и не брал взяток, хотя и был военный со строительным дипломом. Его даже за глаза называли «динозавром». Не состоял в партии. В итоге ушел в отставку в звании подполковника. Мне говорили (этот эпизод не помню, а родителям вот запомнилось), что однажды я рассказала в школе политический анекдот, услышанный дома. Как ни странно, последствий это не имело. Меня по этому поводу точно никто дома не «воспитывал».