Школьные годы (в современной орфографии)

Не без сожаления я должен сказать, что этим исчерпываются мои воспоминания о профессорах, составлявших действительное украшение историко-филологического факультета. Провинциальное положение университета было причиною, что пополнение убыли в наличном составе преподавателей совершалось весьма туго. П.В. Павлов выбыл когда я был еще на первом семестре, и затем до самого окончания курса и еще несколько лет после, кафедра русской истории оставалась вакантною, не смотря на то, что именно в Киеве, в виду исключительных условий края и политических событий 1861-63 годов, кафедра эта имела большее значение, чем где либо. Шульгин тоже лет пять оставался незамещенным, так что Ставровский пребывал единственным представителем исторической науки на факультете, имеющем специальное историческое отделение. Университет, т.е. совет, вступал, сколько мне известно, в переговоры и с Н.И. Костомаровым, и с г. Иловайским, и с тем же Шульгиным, и еще с кем-то, искал профессоров даже в недрах семинарий и духовных академий, но все это ни к чему не приводило. Разумеется, кроме провинциального положения университета и незавидного состава факультета, действовали тут еще и другие причины, и главным образом интриги в самом совете, где представителями факультетских интересов являлись такие «деятели науки», как Ставровский и А.И. Селин.

Последний, с переходом Н.Х. Бунге на юридический факультет, вошел в большую роль, был избран деканом. Действительно, никто лучше его не мог представлять своей особой историко-филологический факультет в том жалком состоянии, в каком он очутился с 1863 года. Александр Иванович Селин преподавал историю русской словесности. Он вышел из московского университета, откуда вместе с сомнительным запасом учености вынес только благоговейное поклонение Шевыреву и некоторые смутные отголоски славянофильства. Личность совершенно бездарная, он хотел блистать красноречием и стяжать популярность среди студентов. Краснобайство его действительно не знало меры. Он сидел совершенным шутом на кафедре, кривлялся, скалил зубы, кидал нецензурные намеки псевдолиберального свойства, закатывал глаза – одним словом изображал актера, срывающего рукоплескания с александринских верхов. По содержанию, лекции его были до невероятности скудны и жалки. В древнем периоде он придерживался буквально Шевырева, и это еще было сносно – по крайней мере студенты знали как готовиться к экзамену. Но с новой русской литературой он творил нечто невероятное. Вся фактическая часть отбрасывалась в сторону, с кафедры лилась разнузданная болтовня о Малороссии, о Польше, о Мицкевиче, о Погодине, декламировались стихи Хомякова, прочитывалась зачем-то «Небожественная комедия» Красинского, переведенная белыми стихами самим профессором. Огромное значение, придаваемое Селиным этому мистическому созданию польского поэта, объяснялось впрочем желанием привлечь в свою аудиторию поляков, составлявших большинство в университете. И действительно, студенты ломились в огромную аудиторию Александра Ивановича, воображавшего, что он устраивает примирение с поляками. В то время, т.е. перед 1863 годом, поляки в юго-западном крае действительно много говорили о примирении, о союзе польской и русской (т.е. украинофильской) молодежи. При общем настроении тогдашнего студенчества, при заметном развитии украинофильских тенденций, такой союз, хотя бы и временный, мог бы повлечь для университета важные и прискорбные последствия. Но предшествовавшая деятельность попечителя округа, Н.И. Пирогова, имела между прочим то значение, что студенты-малороссы поняли глубокое различие между видами польской и украинофильской партий, и держались чрезвычайно недоверчиво.