Школьные истории

Павлик написал побольше, чем я. Кроме Суперсерий 72 и 74 годов в его сознании отложились сбор металлолома и макулатуры, игра «Зарница» и турслёты. В общем, всё то, чего не было уже в следующих десятилетиях. В середине 1970-х годов на телевидении вошли в моду двухсерийные фильмы, даже сказки. Он написал там, в своём сочинении, про тётю Валю. Написал про жвачку, за которой охотились по всему городу. Её начали выпускать будто бы к готовящейся Олимпиаде. Когда зачитывали его сочинение, я поймал себя на мысли, как же сам не вспомнил всего этого.

Ни кто не смеялся и не шумел, когда староста зачитывала наши воспоминания. Она сказала потом, что завтра будет продолжение встречи выпускников, но уже не в классе, а в актовом зале школы, где соберутся ученики из параллельных классов нашего года выпуска. Помню, часто в нашей школе устраивались различные спектакли. Лена подозвала нас с Павликом и предложила выступить с воспоминаниями о годах 1980-х.

— Мы же никогда не принимали участие? — Удивились оба.

— Ваши сочинения мне очень понравились. Такое чувство, глядя на вас, будто вы не повзрослели, так такими шалопаями и остались.

— Мне о 1980-х ничего хорошего вспомнить нечего. — Предупредил я.

Павлик промолчал, но Лена сказала:

— Я на вас надеюсь. Это же памятный вечер нашим учителям. Они, кто живы, завтра придут.

Когда завтра настала наша очередь выйти на сцену, я откровенно поделился своими воспоминаниями десятилетия после школы.

— Сначала, — говорю, — помер Леонид Ильич. Потом помер Андропов. Потом помер Черненко. Потом пришёл молодой Горбачёв, но лучше бы и он помер. Больше ничего хорошего я вспомнить не могу.

— Ну а ты, Павлик! — Обратилась к нему Лена растерянно. Было видно, как в душе она жалела о том, что предоставили мне слово.

Павлик вспомнил, как не стало Валерия Харламова, как провожали из большого хоккея Владислава Третьяка, Александра Мальцева и Валерия Васильева (почему же я не вспомнил всё это!?). Потом он рассказал, как в стране отметили 1000-летие Крещения Руси, про вывод наших из Афгана и про Чернобыль. Он вспомнил, как наши футболисты под руководством Лобановского разгромили венгров на мексиканском чемпионате (ну почему же я всё это не вспомнил?!!). И про павловскую реформу он не забыл.

В зале было тихо, когда он говорил, а некоторые старые учителя плакали.

Это выступление Павлика я запомнил на всю жизнь. В моём сознании он оживил воспоминания, которые были дороги не только мне, как его ближайшему школьному другу, но независимо от обстоятельств многим из нас. И я за это ему благодарен. Очень даже благодарен.

* * *

Павлик, когда мы учились в школе, особенно ничем не выделялся от остальных ребят. Но вот сочинения он писал! До сих пор, наверное, легенды о них ходят. Дело в том, что он никогда не писал по заданию и ему за это от учителей ничего не было, потому что то, что он писал, потом ходило по рукам.

Всё началось с того дня, когда и мы с Павликом были приобщены к поисковому движению, которое существовало в нашей школе ещё за десятилетие до нас. Целью движения была необходимость находить интереснейших людей, желательно выпускников нашей школы, а она у нас очень старая, в XIX веке ещё основанная. Конечно таких людей мы с Павликом найти не могли, хотя они ещё и существовали. Но зато ветеранов Великой Отечественной войны в 1970-х годах было ещё не мало. И все охотно делились своими воспоминаниями, которые мы старались записать или запомнить и потом записать своими уже словами.

В конце 8 и 9 класса Павлик написал два сочинения, которые и в моей памити отложились, как уникальные. До сих пор не знаю я сам, что в них выдумка, а что истинная правда. Может быть Павлик что-то добавил от себя, на то оно и сочинение, но в основу были положены реальные люди и реальные события. Не знаю, где он только таких людей нашёл.

Сочинение 8 класса посвящалось одному футболисту, который в 1950-е годы хорошо был известен в городе. Так получилось, что его во время войны откомандировали в тыл, а друг остался на фронте. Буквально на следующий день друг погиб в штыковой атаке. Очевидцы рассказывали, что перед этим он положил полтора десятка фрицев и первым достиг закрепительного рубежа. Историю эту Павлик узнал от самого Мироныча — того самого футболиста, отправленного в тыл.

Павлик много раз бегал к этому Миронычу без меня, записывал воспоминания. Всё про друзей и друзей, а о себе ничего этот футболист не рассказывал. О нём самом Павлику рассказал сосед Мироныча.

— Знаешь, — говорит, — к кому бегаешь? То-то и оно, что не знаешь. Зайди ко мне как-нибудь с тетрадкою, а Мироныч про себя ничего тебе не скажет.