Шлейф

Синяя, еще не разогретая спина моря, и голубой воздух придавали невесомость не только телу, но и сознанию. Его перестали донимать мысли, с которыми он шел к воде. Про секс со ссылками на Ленина, про постельные сцены, написанные Анной с явным отвращением. Сколько можно корить себя за рубцы на ее руке. Главное, он успел переписать на флешку «Искателей счастья» и, если Анна придет в себя, он купит ей лэптоп, привезет сюда…

Раскинувшиеся на противоположном берегу Иорданские горы заслоняли горизонт. Доплыть бы дотуда, сдаться пограничным войскам, сесть на карантин. В иностранной тюрьме.

— Как же осточертел lockdown! — сказала Шуля, окунаясь в воду и смывая с тела серые струпья высохшей грязи. Лицо она руками не трогала — соль разъедает глаза, — на лбу и щеках еще оставались темные пятна. Под цвет Иорданских гор.

Они вышли на берег, поднялись по ступенькам к крану с пресной водой, Шуле нужно было срочно смыть с лица остатки грязевой маски и увлажнить кожу иорданским кремом, купленным у Сосо.

Солнце жарило вовсю, твердая земля под ногами сделалась горячей.

На террасе, в тени пальмовых листьев, они выпили холодного пива, выкурили на пару косяк.

— Признайся, что еще тебе говорил Алексей?

— Суд идет! — воскликнула Шуля. — Но у лжесвидетеля иссякли аргументы. Да, она была пассией Алексея. Он описывал мне ее по вопроснику. «Какая она?» — Ответ: «Большой красоты. Ее особенность — это глаза, получившиеся из тонкой линии»… У нее были клички: Коша и Гуру. Коша — обращалось к нежной стороне, Гуру — к уму и проницательности. Кстати, Гуру знала иностранные языки, что-то переводила.

— Ты была у Алексея дома?

— Нет. Мы встречались в больнице, в кафе, когда он мог самостоятельно передвигаться, ну, и в Абу-Гоше. Когда Анна попала к тебе в отделение?

— Года полтора тому назад.

— Сходится. Тогда Алексею и был поставлен диагноз.

Бунгало с двуспальной кроватью охлаждал кондиционер.

Пока они мылись в душе, прижавшись друг к другу в тесной кабинке, Арон думал, что все это похоже на мыльную оперу.

Холодное пиво, жаркий секс, заключительный душ. Пора ехать. Блаженство коротко, а будни шаркают, как стоптанные шлепанцы.

* * *

Шуля рулила одной левой, вторая рука то падала Арону на колено, то взбивала рыжую прядь, то жала на кнопки, но музыка на крутом горном подъеме сбивалась.

— Иудейские горы, как коричневые конфеты-подушечки из русского детства…

— Те скрипели на зубах…

— Наверное, горы тоже скрипят, когда их надкусывают…

На подъезде к Иерусалиму израильское радио заглушило иорданское, и под французское ретро Шуля домчала Арона до «Эйтаним».

Копия

В отделение, которое он оставил на дежурного практиканта, поступило двое буйных и один тихий. Суицид. С буйными разобралась старшая сестра, суицид ждет в приемной. С короной на голове.

— Царь Давид?

— Нет, у него жена умерла. От ковида.

Надев уже не скафандр, а маску и перчатки, Арон первым делом проведал Анну. Она лежала, уставившись в потолок. На груди треугольником стоял том Диккенса.

— Смерть — это лекарство, коим природа излечивает все…

— Цитата из книги?

Молчание.

— Ты Коша или Гуру?

— Уйди!

Анна вздрогнула и закрыла лицо руками. Арон хотел отвести руки от ее лица, но она убрала их сама. «Ее особенность — это глаза, получившиеся из тонкой линии». Похоже.

— Хочешь правду?

— Да!

— Трудная жизнь была, смерть бегала от меня, а когда пожить хочу, пожалуйте…

Арон вышел из палаты. В кабинете он подключил к компьютеру айфон и перенес в него «Искателей счастья».

— «Каждое твое письмо ложится яркими лучами на мое сердце, — читал он ей, вернувшись, — ведь ты гордость моей жизни, моей жизни идеал…»

— А я подлец, — вздохнула Анна, — вместо того, чтобы приехать к тебе, польстился на бесплатные экскурсии организованного пролетарского туризма.

— «Надо будет собрать материалы и написать автобиографию, восстановить отдельные отрывки, отдельные мазки по разным материалам», — продолжил Арон чтение.

Анна спустила ноги с кровати, нащупала ступнями шлепанцы.

— Далеко собралась?

— Мне надоело жить здесь безвыездно. Я соскучилась по родственникам.

— Хочешь вернуться к «Искателям счастья»? — Арон взял ее за руку, завел в кабинет и усадил перед компьютером.

— «Ты все больше мне родной становишься, — читала Анна шепотом, — чувство такое, будто я растворяюсь в тебе…»

— Чье это?

— Твое. Я успел сделать копию.

— Для Шули?!

— Нет, для тебя.

Господин Штейнбох

— Шалом, шалом…

Санитар завел в кабинет суицидального старца с бумажной короной на голове. Теперь Арону нужен компьютер. Как быть?

— Анна, ты можешь записывать то, что он будет говорить?

— На иврите? — уточнила она по-деловому.

Взгляд нормальный, будто ничего не случилось.

— Да.

— Но господин Штейнбох говорит на разных языках…

— Пиши на любом.

Господин Штейнбох действительно говорил на разных языках. И на всех — шепотом.

94-летняя его история охватывала Вену, Будапешт, Ужгород, Прагу, Терезиенштадт, Освенцим, Берген-Бельзен, снова Прагу. И какой-то кибуц, название которого Анна не расслышала.