Шлемазл

ПИЛАТ: Сдох бы ты в канаве. Тебя по-любому побили бы камнями. Свои же. От зависти. Которые твоего Отца считают своим Отцом. Они тебе завидовали, Иуда тебе завидовал. Он же ревновал тебя ко всему – к твоей стати, к твоему красноречию, к твоему успеху. Он и у меня был, предлагал тебя сдать, но мне какое дело до ваших еврейских штучек? А даже если и не убили… Пока ты был молодой и красивый, и говорил свои заумные проповеди, ты тёткам нравился, и они давали тебе деньги. Вот ты и твоя шайка ездили бабам и простофилям по ушам, они тебе копейку подбрасывали, вы шлялись по всей Иудеи и не работали, жили за чужой счёт. А потом бы ты всем надоел со своим занудством. Побирался бы, просил милостыню на перекрестке. За чудеса ты денег вроде не брал? Пришлось бы брать. И ты разве один был чудотворец? Да их по всей Иудее и Египту сотни шлялись. Вот скажи мне, Иисус: если ты умел воду обращать в вино, что ж ты камни не обращал в золото, чтобы со вдов и работяг бабло не стричь?

ИИСУС: Мне такое даже в голову не приходило.

ПИЛАТ: А мне вот, видишь, пришло.

ИИСУС: Мы по-разному видим мир.

ПИЛАТ: Не знаю, как видишь ты, а я смотрю на вещи, как они есть. Тебя называют Словом, Логосом, тобою творился мир. И какой мир тобою сотворён? Только не говори про свободу воли и всё такое, это ни тебя, ни Бога, ни нас не оправдывает. Ты думаешь, ты поменял мир? А твой древний дедуля, царь Соломон, сказал: что делалось, то и будет делаться под солнцем. Ну вот издох ты на кресте с каким воплем? “Отец, зачем ты бросил меня?” Страшно было? Больно? Невыносимо? Это люди сделали, которых ты за три дня до этого учил милосердию и состраданию. Что поменялось в мире? Человеческая природа, что ли, поменялась? Блаженны нищие духом… Что это всё значит?

ИИСУС: Именно это и значит.

ПИЛАТ: А ты помнишь, что мне сказал на допросе? Я тебя спрашиваю: ты царь иудейский? А ты мне: это ты говоришь. Только за одну такую дерзость следовало съездить по твоей божественной морде.

ИИСУС: Чего не съездил?

ПИЛАТ: Я – префект, высшее должностное лицо в вашей вонючей дыре. Мне ещё руки об всякую шваль марать? Ну подумай, кто был ты и кто был я? Да и, по правде говоря, не расположен я людей бить. Даже такое ничтожное и никчёмное существо из задницы мира, каким ты был в земном обличьи.

ИИСУС: А казнить расположен?

ПИЛАТ: Ты опять за своё? Я, что ли, орал “распни его”? Я, что ли, кричал “кровь его на нас и детях наших”? Да мне потом жена моя, Прокула, полгода к себе не подпускала, обижалась, что я не отпустил тебя. А как мне было отпускать тебя? Я и хотел, а они, твои священнички и моралисты, потребовали душегуба Варавву, а тебя, безобидного юродивого, велели распять. Какие ко мне вопросы?

ИИСУС: Только один. Почему ты не использовал свою власть, чтобы отпустить невиновного?

ПИЛАТ: Если б я тебя отпустил, то никакой бы власти у меня не было: они бы подняли бунт, Рим бы прислал легионы, распяли бы тысячи человек, меня бы выгнали взашей. Так что я отделался малой кровью.

ИИСУС: Невинной.

ПИЛАТ: Ну прости меня.

ИИСУС: Вот именно это я и хотел услышать. Я прощаю тебя, Пилат.

Свет гаснет. Экраны гаснет.

ГОЛОС АВГУСТА (из темноты): Стоп! Снято! Антракт 15 минут.

Действие третье.

В большой гостинной сидят за столом Марк, Август и Изя. На экранах над сценой их лица.

ИЗЯ: Я хочу ещё! На библейские вечные темы.

На экранах появляются кадры, изображающие странные картины на библейские сюжеты.

МАРК: А не слишком ли занудно? Может, добавим движухи?

АВГУСТ: И чего-нибудь веселого. Раскроем характер нашего вошедшего в раж героя через конфликт, который он не понимает – с кем он имеет дело, и как его при этом имеют. На библейском фоне.

ИЗЯ: Это как?

АВГУСТ: Ты – человек искусства? Любишь всё прекрасное? Допустим, у тебя хватает таланта создавать прекрасное, скажем, картины. Так и напечатаем…

Слышен стук клавиатуры. На экранах появляется надпись “Новелла “Мазила”.

Гаснет свет. На экранах видно, как Изя стоит перед холстами и пишет картины, работая с палитрой, смешивая краски и нанося их на холст, стоящий на подрамнике. Экраны гаснут, зажигается свет на сцене.

Картинная галерея. На стенах висят странные абстрактные и фигуративные картины. На экранах появляется надпись “Опыты Эйзегезы. Персональная выставка Исаака Шапиро”. Изя вешает на стену большую картину.

Входит Феликс Самшиттер с двумя роскошными и социально безответственными девицами, Снежанной и Роксоланой. В руках у Феликса штатив с фотоаппаратом, который он ставит в углу и проделывает с ним манипуляции. Видят Изю, вешающего картину. Феликс осматривается. Он удивлён. Он смотрит внимательно на большое полотно, которое Изя пытается закрепить. На нём изображён Херукуси – карлик в самурайских доспехах. Изя стоит на стремянке, прилаживая Херукуси. Феликс стучит по стремянке, снизу вверх обращаясь к Изе.

ФЕЛИКС: Слышь, братан, а где мазила, в смысле художник?

ИЗЯ: А вы кто?

ФЕЛИКС (представляя себя и барышень): Я? Феликс Самшиттер. А это родненькие мои, близкие.

ИЗЯ: Самшиттер? Это фамилия?