Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях

Идея возрождения Речи Посполитой в границах 1772 года, постоянно порождавшая освободительные восстания в Польше, имела стороников и среди белорусской полонизированной шляхты. Её активно пропагандировали такие организации, как Общество филоматов, Литовский совет польского Патриотического общества, с нею соглашалось и Южное общество декабристов. Вслед за неудачной попыткой государственного переворота в декабре 1825 года, на который польские патриоты возлагали большие надежды, в 1830 году последовало восстание в Варшаве, распространившееся на Литву и приведшее к волнениям в западной части Беларуси. Однако восстание не встретило активной народной поддержки — если шляхтичи вспоминали старую песню «Пойдзем жыва да Касьцюшки, рубаць будзем маскалюшки», то крестьяне говорили иное: «Трасца паберы нашых жаўнеры!». Эти события привели к тому, что доверие властей к ополяченной шляхте было утрачено, и после подавления восстания был взят курс на последовательную деполонизацию белорусских земель. Уже в 1831 году в Беларуси был отменён Статут Великого княжества Литовского, активизировались действия по шляхетскому разбору, много шляхтичей, участвовавших в восстании, были сосланы в Сибирь или переселены в другие губернии. Начались увольнения чиновников-поляков, всё делопроизводство было переведено с польского на русский язык. В мае 1832 года был закрыт Виленский университет, главный центр вольномыслия в Литве, а в остальных учебных заведениях с 1836 года перестали преподавать польский язык в качестве отдельного предмета. Поддержку со стороны властей получили те греко-католические иерархи, которые желали воссоединения с Православной Церковью, в результате чего в 1839 году на Полоцком соборе уния была ликвидирована, а униатов стали переводить в православие, часто допуская при этом насильственные действия. Наконец, в 1840 году последовало предписание именовать Литву и Беларусь в официальных документах Западным краем.

Все эти события не могли не волновать Барщевского — по сути дела на его глазах происходило постепенное, но неуклонное разрушение всего того мироздания, частицей которого он ощущал себя с юношеских лет. Судьбы многих его друзей и знакомых оказались исковерканы. Так его старый друг Гауденций Шепелевич, который с 1830 года преподавал латынь в Витебской гимназии, был обвинён в распространении среди учеников стихов антиправительственного содержания, в 1834 году он был уволен со службы и поселился в оставшемся от родителей небольшом имении Рудня, в 20 верстах к северу от Невеля.

По-видимому, именно с этим событием была связана первая поездка Барщевского на Родину. Вероятно, он решил навестить друга, поддержать его, а заодно пройти по местам, где пролетели его детские годы. Беларусь, по его собственному утверждению, писатель не видел 17 лет, а Полоцк — все 18. Пожары и эпидемия холеры сильно изменили город за это время, в здании иезуитской академии теперь располагался кадетский корпус, и во всём городе почти не осталось людей, которые помнили прежнего Янк'a. Но в Рудне его ожидал тёплый приём. Вместе с Гауденцием жила его сестра Юлия Корсак.[257] Встреча с нею оказала большое влияние на жизнь Барщевского и на его творчество. Судя по сохранившимся письмам, он был много лет влюблён в Юлию, но она, храня память о муже, не могла ответить ему полной взаимностью и позволила называть себя лишь только сестрою.

С тех пор Барщевский стал бывать в Беларуси ежегодно. Столичная жизнь с её шумными компаниями и нерадивыми учениками, высокомудрыми дискуссиями и мелочными страстями тяготила его, всей душой он стремился на берега Дриссы, Полоты и Двины. Отправляясь туда весной или в начале лета, бродил он по родному краю с посохом в руке, спускался по рекам вместе с плотогонами, слушал сказки и песни простого народа, гостил и в домах бедной шляхты, и во дворцах богатых магнатов. Как отмечают биографы, в своих странствиях он «обошёл всю Беларусь».[258] Всюду он носил с собою тетрадь, в которую записывал свои стихи и народные предания, а в Санкт-Петербург возвращался лишь к осени.

* * *