Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях

Услышал я эти слова Алёны, и меня будто громом ударило; потемнело в глазах, я будто обезумел; бросаю пир и, не зная, куда податься, бегу по дороге. Навстречу мне женщина ведёт за руку маленького ребёнка.

— Ах, не гляди на моё дитя! — кричит она мне. — Ты погубишь его своим страшным взором!

Убегаю от перепуганной женщины и несусь домой. Подбежал к своей хате, собака моя не узнаёт меня. Хочу успокоить её, что-то сказать ей, но не могу и слова вымолвить, лишь стон, похожий на вой, вырвался у меня из груди. Меня охватил страшный ужас. Батрак моего соседа посмотрел на меня с удивлением.

— Что с тобой? — говорит. — Твоё лицо и руки обросли шерстью!

Посмотрел я на себя, обезумев, бросаю свой дом и бегу в поле. Скот, что пасётся там, убегает от меня, собаки кидаются, и я скорее прячусь в лесу.

Бегу через боры, дикие дебри и, обессилев, падаю в тени густых елей; тут, оглядев себя, вижу, что руки и ноги мои уже превратились в волчьи лапы; хочу заплакать над своим горем, но лишь страшный вой вырывается из моей груди.

Бродил я по горам и лесам в обличии страшного зверя. Мысли и чувства мои остались человечьими, я помнил о прошлом и, раздумывая о своём нынешнем состоянии, мучил себя лютым отчаянием, не зная, будет ли когда-нибудь конец этому несчастью. Искал в кустах птичьи гнёзда, ловил зайцев и других мелких зверей, это и была моя пища. К человеческому жилью не подходил, ибо знал, что все люди мне враги и всегда будут рады прервать мою жизнь. Однако и вред им причинять я не хотел.

Не раз в воскресные дни слышал я из ближнего леса звон церковных колоколов и воем молил Бога, чтоб смиловался над моей судьбой. Много раз тёмной ночью хотел я подойти к церкви, но собаки, выбегая из деревни, отгоняли меня, а иногда слыхал даже крики людей и выстрелы. Тогда бежал что есть мочи в лес, чтоб укрыться от напасти. Каждое утро я приветствовал солнце своим воем и просил у неба пропитания на новый день.

Осенней порой холодными ночами и во время проливных дождей прятался я, дрожа, где-нибудь под густой елью; шум ветра погружал меня в печальные воспоминания о былом. Зимой часто по нескольку дней оставался я без еды. Измученный голодом, терпя страшный холод, бродил я по полям, лишь бы найти хоть что-нибудь съестное. Отдых мой всегда был краток, и во сне мне неизменно грезилось былое — родительский дом, товарищи моей юности и соседи, с которыми жил в дружбе; то минувшее время, когда впервые ощутил я любовь к Алёне, наши игры и беседы, её весёлый взгляд, её высокая фигура в богатом наряде, цветы на её голове. Всё это видел я во сне, будто наяву. Порой я видел её встревоженной — она убегала от меня, либо со страшным испугом гнала меня прочь от себя, как когда-то на свадьбе, когда подговорённый Арцём напоил меня зачарованной водкой. И после такого жуткого сна я вскакивал, весь дрожа.

Несколько лет провёл я в таком горестном состоянии. Во мне начала нарастать ненависть к людям. Я думал про их лицемерие, несправедливость и злобу к своим собратьям. Решил я вредить им во всём, как они при каждом удобном случае вредят друг другу, лишь бы только иметь какую-либо корысть. Нападал на их скот и домашнюю птицу, когда только можно было, и истреблял подчистую.

Однажды, помню как сейчас, была весна, зеленел лес, дни стояли ясные и тёплые. Я крался краем леса к деревне, где жил Арцём. Вижу: на пригорке ходят пастухи возле скотины, Арцём пашет поле, а неподалёку от кустов маленькая девочка пасёт гусей. Он подзывает её к себе, называя Ганкою, и посылает домой, но девчонка вскоре вернулась и снова пошла к гусям.

Я понял, что это его дочка. Пока смотрел я из чащи на неё и отца, запылал во мне гнев мести. Арцём, негодный человек, довёл меня до такого состояния, что влачу я несносное существование в обличии страшного волка. Пусть же и он поплачет над утратой своего дитя! Выскакиваю из леса, хватаю девчонку. На дочкин крик бежит отец и в отчаянии зовёт на помощь. Слышу голоса пастухов. Собаки напали на меня, рвут зубами до крови. Но ничто не могло меня остановить. Быстро скрываюсь в бору, уношу свою добычу всё дальше и дальше в лесную глушь; и там, откуда она уже не сможет найти дорогу домой, бросаю её. Девочка долго лежала без памяти, а когда пришла в себя, стала кричать отчаянным голосом, блуждая по лесу. Её стенания и плач без толку тонули среди густых сосен и елей, и я, тешась своей местью, покинул её в лесных дебрях.

Ушёл от того места, где осталась эта несчастная жертва моей злости. Только не долго тешила меня эта месть. Когда миновал мой гнев, пришла мысль, что Ганка, бедное дитя, страдает без вины. Захотел я вернуться за нею, но нигде не смог её найти; глухо было в лесу, и голоса её уж было не слыхать.