Читаем Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях полностью

С несказанной радостью поднялся я с земли. Казалось, что все деревья и птицы поздравляют меня с новой жизнью. О, как сладко вкусить милосердие Божие! И как ужасна судьба того человека, который подобен зверю.[95]

* * *

Когда Якуш закончил рассказ, петух запел уже во второй раз. Пан Мроговский вынул из кармана старинные часы в виде сплюснутого шара, посмотрел на циферблат.

— Ого, — говорит, — уже час по полуночи. А что, пан хозяин, не время ли уже почивать? Всех авантюр Якуша не переслушаешь, у него их в запасе хоть на целый месяц, да к тому ж ещё любит поговорить и готов не спать до самого рассвета.

— Большое спасибо, пан асессор, что доставил мне такое удовольствие. Скажу пану откровенно, что такие истории никогда мне не приедаются, особенно если кто умеет их хорошо рассказывать. Якуш, должно быть, человек очень толковый, и какая у него необычайная память — ни одной мелочи из жизни этого несчастного Марки не пропустил. Но уж пан асессор завтра от меня рано не уедет, ибо как пан сам изволит слышать, ветер ещё воет за стеною, и кто ведает, может, эта вьюга продлится до утра.

— Днём буря не страшна, как-нибудь найдём дорогу. Доброй ночи, пан хозяин.

Якуш пошёл в людскую, пан Мроговский лёг в постель, что была уж давно ему постелена. Я, пожелавши дяде и гостю доброй ночи, пошёл спать в другую комнату. Потушили огонь; всюду тихо; только ветер выл за стеною и пел сверчок в подпечьи…

Конец первой книги

Книга вторая. Воспоминания о посещении родного края

Земля, на которой человек провёл свою цветущую юность, где среди разговоров и веселья встречал истинную чистосердечность и душевную открытость приветливых и добрых друзей, учителей и молодых товарищей… В памяти того, кто живёт на чужбине, эта земля всегда предстаёт в самых восхитительных красках. Кажется, что там ещё не миновал тот золотой век, когда человек не знал, что такое горе и страдания; и реки там из молока и мёда. Кто ж в дальних краях не вздыхает по своим родным местам? Там живут наши желанья и мысли; туда хотел бы я вновь улететь на крыльях!..

Некогда и я спешил с севера на берега Двины, чтобы увидеть те места, образы которых всегда хранил в глубине души. Едва приближался к тем краям, как казалось мне, что дубы и сосны кланялись, приветствуя давно знакомого гостя. Горы и сверкавшие издалека озёра напоминали мне о минувшем. Вот шумит быстротечная река Дрисса, спешит к Двине через густые леса и песчаные боры: хорошо её помню; на том берегу было некогда кострище, сейчас оно уже заросло травой; время стёрло с лица земли ту памятку, но она осталась в моей душе. Она напоминает мне тот год, когда жители этих краёв прятались в лесах от бури Наполеоновской войны.

Вечер был погожий, на западе румянились облака. На песчаном берегу Дриссы готовили ужин; горели сухие сосновые дрова; в тихой воде отражалось пламя. Знакомые и соседи, собравшись в круг, сидели у костра, говорили о вступлении французской армии в Полоцк,[96] о стычках в разных местах Белой Руси; то радость, то печаль, то надежда слышались в их беседе. Меня тем временем занимала серебристая рыбка, что подскакивала над чистою водой, крики птиц в бору и белка, которая, взобравшись на дерево и перескакивая с ветки на ветку, манила меня в лесную чащу. Когда я погнался за этим зверьком, неожиданно вдалеке за бором, где румянился закат, раздался будто гром. Грохотало безостановочно и гулко, словно из-под земли. Удивлённый, бегу я к старшим и спрашиваю, что это значит? Верно, надвигается буря?

Мой отец прервал молчание и молвил:

— Это буря в Клястицах,[97] на Петербургской дороге; из дальних стран пришла она сюда, сея свинцовым градом; но напрасно стремится она на север: встретят её там сильные ветра и морозы.

На лицах у всех была заметна тревога. Испуганные женщины со слезами на глазах шептали молитвы, им думалось, что там каждый залп посылает на тот свет несколько десятков человек. Они дрожали, будто перед Страшным Судом, и вся эта бессонная ночь прошла в разговорах. Старики вспоминали минувшее, задумывались о будущем; какая-то надежда теплилась в их мыслях. Я ж на крыльях хотел бы лететь туда, чтоб увидеть тот театр войны и смелых воинов.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Опыты, или Наставления нравственные и политические
Опыты, или Наставления нравственные и политические

«Опыты, или Наставления нравственные и политические», представляющие собой художественные эссе на различные темы. Стиль Опытов лаконичен и назидателен, изобилует учеными примерами и блестящими метафорами. Бэкон называл свои опыты «отрывочными размышлениями» о честолюбии, приближенных и друзьях, о любви, богатстве, о занятиях наукой, о почестях и славе, о превратностях вещей и других аспектах человеческой жизни. В них можно найти холодный расчет, к которому не примешаны эмоции или непрактичный идеализм, советы тем, кто делает карьеру.Перевод:опыты: II, III, V, VI, IX, XI–XV, XVIII–XX, XXII–XXV, XXVIII, XXIX, XXXI, XXXIII–XXXVI, XXXVIII, XXXIX, XLI, XLVII, XLVIII, L, LI, LV, LVI, LVIII) — З. Е. Александрова;опыты: I, IV, VII, VIII, Х, XVI, XVII, XXI, XXVI, XXVII, XXX, XXXII, XXXVII, XL, XLII–XLVI, XLIX, LII–LIV, LVII) — Е. С. Лагутин.Примечания: А. Л. Субботин.

Фрэнсис Бэкон

Древние книги / Европейская старинная литература
Тиль Уленшпигель
Тиль Уленшпигель

Среди немецких народных книг XV–XVI вв. весьма заметное место занимают книги комического, нередко обличительно-комического характера. Далекие от рыцарского мифа и изысканного куртуазного романа, они вобрали в себя терпкие соки народной смеховой культуры, которая еще в середине века врывалась в сборники насмешливых шванков, наполняя их площадным весельем, шутовским острословием, шумом и гамом. Собственно, таким сборником залихватских шванков и была веселая книжка о Тиле Уленшпигеле и его озорных похождениях, оставившая глубокий след в европейской литературе ряда веков.Подобно доктору Фаусту, Тиль Уленшпигель не был вымышленной фигурой. Согласно преданию, он жил в Германии в XIV в. Как местную достопримечательность в XVI в. в Мёльне (Шлезвиг) показывали его надгробье с изображением совы и зеркала. Выходец из крестьянской семьи, Тиль был неугомонным бродягой, балагуром, пройдохой, озорным подмастерьем, не склонявшим головы перед власть имущими. Именно таким запомнился он простым людям, любившим рассказывать о его проделках и дерзких шутках. Со временем из этих рассказов сложился сборник веселых шванков, в дальнейшем пополнявшийся анекдотами, заимствованными из различных книжных и устных источников. Тиль Уленшпигель становился легендарной собирательной фигурой, подобно тому как на Востоке такой собирательной фигурой был Ходжа Насреддин.

литература Средневековая , Средневековая литература , Эмиль Эрих Кестнер

Зарубежная литература для детей / Европейская старинная литература / Древние книги