Шляпа Миттерана

“Они смотрели на меня как хищники на добычу”, – подумал Бернар. Впрочем, чему удивляться, они же все охотники, и меня вечно приглашали в свои загородные имения, да только я всегда отказывался. Так что у меня с ними общего? Он впервые задал себе этот вопрос и не находил на него ответа.

У него заурчало в животе, и в памяти всплыла курица с абрикосами. Он прогнал видение усилием воли и стал думать об Анриетте и ее стряпне. Анриетта жила в сторожке возле ворот его родового поместья, расположенного между Кло-де-де-Пи и имением Ривай. В большом доме собирались Лавальеры – родители, кузены, кузины, дяди, дедушки, бабушки… Они съезжались сюда по несколько раз в год, в основном во время школьных каникул. Мужа Анриетты Бернар не застал – тот умер лет за двадцать до его рождения. А она так и жила в сторожке с братом Марселем. Марсель занимался садом, мелким ремонтом и вообще выполнял любую работу по хозяйству. Жены у него не было. Годы спустя до Бернара дошел слух, что Марсель любил мужчин, но слух этот так и остался неподтвержденным.

Далеко не все отпрыски Лавальеров пользовались привилегией заходить в домик к Анриетте. Слишком больших и слишком маленьких она не пускала; идеальным был возраст от семи до двенадцати лет. Обед для десятка гостей неизменно начинался с посещения огорода. Анриетта учила их распознавать пряные травы, показывала, как растут овощи, а иногда давала что-нибудь попробовать. Тогда Марсель доставал из кармана складной нож, резал на части морковку или помидорину и раздавал восхищенной ребятне. Потом все рассаживались за большим столом, покрытым красно-белой клеенкой. Анриетта спешила к работавшей на угле плите и ставила перед каждым тарелку с бульоном, аромату и крепости которого позавидовали бы многие рестораторы. В другие дни это мог быть тающий во рту бланкет, или оссобуко, или капуста, жаренная на свином сале, – иначе говоря, одно из блюд местной кухни, секреты приготовления которых передаются из поколения в поколение. Никто из детей, за обе щеки уплетавших эти кулинарные шедевры, не имел ни малейшего шанса отведать что-либо подобное у себя дома; разумеется, их матерям помогали кухарки, но ни одна из них и в подметки не годилась Анриетте. Но те времена давно прошли. После смерти деда родовое поместье, ставшее причиной раздора между наследниками, было продано. От тепла той кухни с ее волшебными ароматами, равно как и от детства, не осталось ничего.

Присутствовавшие на ужине гости могли бы сами по себе стать достаточным объяснением того, почему буржуазия и аристократия с давних пор служили в обществе причиной скрытой ненависти. Жискар д’Эстен – представитель крупной буржуазии, купивший себе частицу “де” в 1922 году, но благодаря правильной женитьбе принятый высшей кастой за своего, являл тому красноречивый пример. Как сказал ему Миттеран в ходе дебатов между первым и вторым туром? “Прежде всего мне не нравится ваша манера вести дискуссию. Я не ваш ученик, а вы в данный момент не президент республики, а всего лишь мой соперник”. Не в бровь, а в глаз! “А ведь я голосовал за Жискара”, – подумал Бернар, и в мозгу вдруг всплыло слово, которым в науке обозначают окаменевшие останки. Ископаемое. “Вот именно, все они – ископаемые”, – вполголоса произнес он и со стуком поставил бокал на стол. Ископаемые, которые кичатся тем, что у них нет телевизора. Ископаемые, которые мечтают, чтобы ничего никогда не менялось, и живут в своих старых квартирах, не смея даже передвинуть мебель. Бернар поднял глаза на портрет своего предка Шарль-Эдуара Лавальера, на протяжении жизни двух поколений украшавший стену над камином. Именно этому человеку с седыми бачками и классическим римским профилем семья во многом была обязана своим состоянием, включавшим столичные квартиры и офисы. Это он когда-то давно, в годы затеянной Османном реконструкции, покупал земельные участки под застройку. Затем взгляд Бернара скользнул к комоду в стиле Людовика XVI и двум вазам эпохи Мин. Он повернул голову к беломраморному камину, на котором стояли позолоченные бронзовые часы (Людовик XVI) в виде Дианы-охотницы с олененком. Столик (Людовик XIII) у окна, шторы от Лоры Эшли, тюлевые гардины, шесть кресел (Людовик XVI), персидский ковер, табурет (Луи-Филипп) и секретер той же эпохи… На стенах – пейзажи выдуманных развалин, написанные около 1800 года, населенные фальшивыми пастушками; до ужаса китчевая пастель – женщина с воздетыми горе очами, словно наблюдающая явление Богородицы (каково место женщины в семейной иерархии, уже никто не помнил), обюссонский гобелен, хрустальная люстра (Карл Х)…