Шляпа Миттерана

Бернар ждал лифт – модели “Ру-Комбалюзье” 1911 года выпуска, последний ремонт которого обошелся жильцам на 30 процентов дешевле, чем обычно, – когда из кабины вышел месье Джан.

– Доброе утро, дорогой сосед! – приветливо произнес Бернар.

– Доброе! – ответил месье Джан, удивленный подобным радушием.

– Хочу от имени общего собрания поблагодарить вас за ремонт лифта.

– Ну что вы, я тут совершенно ни при чем! – замотал головой месье Джан.

– Еще как при чем! – возразил Бернар. – Если бы не вы, нам пришлось бы переплачивать. И, кстати, уже не в первый раз. Вам просто цены нет, особенно если учесть, как часто наш старый дом требует ремонта…

Месье Джан пробормотал “спасибо”, и тут его взгляд упал на номер “Либерасьон” под мышкой у соседа. Сам он держал в руках точно такой же.

– Вы читаете “Либерасьон”, месье Лавальер? – Конечно! И с удовольствием! Я все читаю: “Фигаро”, “Монд”, “Либерасьон”… Надо иметь широкий взгляд на происходящее.

– Вы абсолютно правы, – согласился месье Джан и посторонился, пропуская соседа в кабину лифта.

– Кстати, пару месяцев назад вы любезно приглашали нас на аперитив, но я был страшно занят…

– Все мы заняты, – понимающе кивнул месье Джан.

– Но на этой неделе у меня появилось свободное время, и я был бы счастлив к вам зайти, разумеется, когда вам будет удобно.

– В пятницу? – предложил месье Джан, которого слова соседа застали врасплох.

– Отлично, значит, в пятницу!

Войдя к себе, Бернар Лавальер повесил на вешалку шляпу и плащ, бросил злобный взгляд на картину с часами и положил газету на накрытый к завтраку стол, возле блюда с круассанами. Шарлотта чуть не подавилась своим дарджиллингом, а оба сына уставились на отца с крайним недоумением.

– А где “Фигаро”? – с тревогой в голосе спросила жена.

– Не стал его покупать, – ответил Бернар. – Полезно время от времени менять привычки.

Он сел за стол, налил себе кофе и под изумленными взорами родных развернул газету, которую до последнего времени именовал не иначе как “грязным листком”, о чем ему не преминул напомнить старший сын Шарль-Анри.

– А ты ее хоть раз читал? – спросил у него отец, опуская газету.

Ответом ему было молчание. Тогда он безапелляционным тоном заявил, что, прежде чем подвергать что-либо критике, следует хотя бы ознакомиться с предметом. И добавил:

– В пятницу мы идем на аперитив к месье Джану.

По окончании деловой встречи в одном из кафе на авеню Оперы Бернар решил не возвращаться на работу. Дела вполне могли подождать до завтра. На часах было без четверти пять. Переждав под козырьком подъезда короткий, но сильный ливень, он подумал, что неплохо было бы пройтись пешком. Ноги донесли его до парка Пале-Рояль, он вышел на так называемые две площади, более известные под именем колонн Бюрена. В свое время устройство двора перед зданием Министерства культуры вызвало яростные споры. В первых рядах противников проекта выступила “Фигаро”, назвав инициативу агрессией против исторических памятников. Вопрос о том, ставить или не ставить на площади колонны, несколько раз обсуждался в парламенте и стал предметом целого ряда судебных разбирательств; появились даже ассоциации защитников первоначального облика площади, распространившие сотни петиций. Одну из них подписал и Бернар. Когда искрометного Жака Ланга сменил на посту министра культуры похожий на печального лейтенанта Франсуа Леотар, заговорили о приостановке работ по реконструкции площади, но, взвесив все за и против, все же продолжили их – снос уже установленных колонн обошелся бы куда дороже завершения проекта. Бернар был принципиальным противником колонн Бюрена, хотя ни разу не видел, как они выглядят. Сейчас он смотрел на отражавшиеся в лужах черно-белые столбики. Все они были разной высоты, что создавало интересный эстетический эффект. Почему, недоумевал он, колонны вызвали столь яростные споры? Раньше, если он ничего не путает, здесь была автомобильная парковка. Неужели люди, брызжа слюной, защищали обыкновенную парковку? Сейчас на площади играли детишки: забирались на самую низкую колонну и по очереди прыгали вниз. Неподалеку стояла группа туристов: эти соревновались, кто сумеет забросить монетку на вершину самой высокой пятиметровой колонны, у основания которой струился по плиточному покрытию ручеек. Наконец одна японка забросила свой франк на вершину колонны. От радости она захлопала в ладоши и улыбнулась Бернару.