Шляпа Миттерана

За тринадцать лет, что Марсель Шевассон держал киоск в квартале Пасси, он впервые продал утреннему клиенту номер “Либерасьон”[7]. Такого не было никогда. Клиенты делятся на две категории: есть случайные прохожие, которые покупают газету и исчезают навсегда, а есть постоянные, являющиеся в одно и то же время с точностью метронома, – к этим киоскер относился с уважительной симпатией, но без фамильярности, не позволяя себе каких-либо реплик или замечаний. Так, по четвергам двое мужчин неизменно покупали “Насьональ Эбдо”, издаваемую Жаном-Мари Ле Пеном: бритологовый бугай лет тридцати и старичок с палкой в толстом пальто и теплых перчатках. Имелись свои поклонники и у журнальчиков типа “Юньон” и “Люи”[8] – эти своего пристрастия не афишировали, хотя нельзя сказать, чтобы особенно смущались. Марсель Шевассон протягивал их покупателям с тем же невозмутимым видом, с каким продавал “Пуэн” или “Валёр актюэль”[9]. Вот любопытно, что произойдет, если старик с палкой вдруг потребует “Фигаро”? А бритоголовый попросит “Экип”[10]? А любители клубнички заинтересуются “Франс-Диманш” или “Пуэн де вю”[11]? Читатель “Фигаро” нарушил равновесие мира, и Марсель Шевассон все утро не мог прийти в себя. Высунув голову из окошка, он понял, что сюрпризы не кончились. Клиент не ушел вдаль по улице, как делал обычно, а устроился на террасе кафе, заказал кофе с молоком и, не сняв шляпы, принялся за чтение “Либерасьон”. На самом деле он – хотя этого Марсель Шевассон знать не мог – наслаждался язвительной статьей, посвященной Жаку Шираку. Виртуозно владеющий пером, едкий и злой, автор скрупулезно разбирал ошибки, допущенные премьер-министром со дня прихода к власти.

Минут пятнадцать спустя Бернар входил к себе в подъезд. Консьержка обернулась ему вслед. Нет, она не ошиблась, это точно месье Лавальер – идет, на ходу читая газету с красным ромбом на первой странице. Всего один жилец в доме читал “Либерасьон” – новенький, месье Джан, впрочем, он ее выписывал. Месье Джан купил квартиру на третьем этаже десять месяцев тому назад. И на табличке с именами жильцов, большинство из которых жили здесь поколениями, а у многих перед фамилией имелась частица “де”, появилось это странное образование. Месье Джан занимался экспортом и импортом. Что он импортировал? Что экспортировал? Этого никто не знал, но в своем деле он наверняка разбирался, потому что ездил на “Роллс-ройсе”, купленном, как консьержке сказал сам месье Джан, у приятеля – Жака Сегела. Соседи дружно решили, что обладание шедевром британской автомобильной промышленности свидетельствовало об отсутствии вкуса, а семейство Барритье, активные сторонники “Аксьон франсез”, продавшие ему квартиру и переехавшие в седьмой округ, были причислены к “изменникам”. Сталкиваясь с месье Джаном, соседи здоровались с ним, но в гости не приглашали. В самом начале он сам приглашал кое-кого на аперитив в свою новую квартиру, но у каждого – вот ведь досада – находились неотложные дела, не позволявшие принять приглашение. Месье Джан, впрочем, не выглядел из-за этого расстроенным. Жильцы, единодушно решившие, что ему в их доме не место, были вынуждены признать за месье Джаном по меньшей мере одну бесспорную заслугу: на общем собрании совладельцев ему как никому прежде удалось снизить плату за текущий ремонт. Управление кондоминиума, привыкшее вешать добропорядочным отцам семейств лапшу на уши, вынуждено было принять к сведению, что отныне ему предстоит иметь дело с несговорчивым лощеным толстяком, которого просто так не надуешь. Месье Джан, лишенный каких бы то ни было комплексов, размахивал счетами – при этом на его запястье поблескивал золотой “Ролекс” – и, ни мало не смущаясь, вслух произносил такие слова, как “безобразие”, “мошенники” и “стервятники”; под последними явно подразумевались маляры, сантехники, кровельщики, лифтеры и прочие представители рабочих профессий, которых хлебом не корми, дай только что-нибудь подремонтировать в старом парижском доме. Он заявлял, что не собирается оплачивать грабительские счета, грозил, что, несмотря на долгую историю взаимоотношений, откажется от сотрудничества с управляющей компанией “Фонсия” и требовал скидки в 25 процентов. Председательша собрания жильцов мадам Прюзен, до полусмерти напуганная этим человеком, внешне напоминавшим ей знаменитого автора экономических детективов Поля-Лу Сулицера, клятвенно обещала передать все его претензии руководству компании. Там, в свою очередь, быстро сообразили, что рискуют потерять жирный кусок, и без лишних споров согласились с предъявленными требованиями. Таким образом, месье Джан только на текущем ремонте сэкономил жильцам больше 38 тысяч франков. Никто из совладельцев не сказал ему спасибо; на собраниях все трусливо молчали. В частных разговорах, которые соседи вполголоса вели между собой, они пришли к единодушному мнению: “Пусть всем этим занимается Джан…”