Шляпа Миттерана

Бернар был ошеломлен: он жил в квартире, обставленной точно так же, как у остальных участников званого ужина. И сам делался все более похожим на картину над диваном. На ней была изображена буколическая сцена: весело журчащий ручеек и за ним – церквушка. Часть холста с колокольни была вырезана, и в отверстие были вставлены настоящие эмалевые часы с давным-давно отломившимися стрелками. Сколько Бернар помнил себя, они всегда пребывали в этом состоянии. В идеале картине полагалось показывать время и отбивать часы. В реальности ничего подобного не наблюдалось – часы сломались в незапамятные времена. Бернару они достались от отца, тому, в свою очередь, – от его отца, и никто в точности не знал, который из Лавальеров приобрел их первым. Они просто были здесь, символизируя своим циферблатом без стрелок застывшее навсегда время. Бесполезная картина словно говорила: “Ты – полный условностей буржуа и таким останешься; ты – в точности такой же, как твои сотрапезники за сегодняшним ужином; ты живешь в окружении вещей, которые тебе не принадлежат, в доме, к созданию которого не приложил руку; твои сыновья вырастут такими же, и их сыновья тоже, и так далее. Ты – консерватор в полном смысле этого слова. Человек определенного круга, безликий, как винтик в машине, повторение своего отца и деда. Ты живешь вне времени, да-да, посмотри хоть на эти часы: ты понятия не имеешь, который теперь час и какой на дворе год”.

Бернара охватило непреодолимое желание перечитать “Государя” Макиавелли. Шарлотта посмела усомниться в том, что он читал эту книгу. Разумеется, он ее читал, когда учился в университете, но с тех пор ни разу не открывал. Единственная цитата, которую он смог вспомнить и с такой точностью воспроизвести сегодня вечером, должна была вызвать всеобщее восхищение. Он пошел в кабинет, с четверть часа рылся на полках, пока не нашел дешевое карманное издание с изрядно пожелтевшими страницами. Открыв книгу, он прочел:

“Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание.

Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Следует понимать, что государь, особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия.

Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться зла”.

Не успел он дочитать, как у него разболелась голова, и он пошел спать.

– Вы уверены? – с сомнением в голосе спросил усатый киоскер.

Каждое утро Бернар поднимался ни свет ни заря и отправлялся покупать свежий номер “Фигаро”. Разумеется, он мог бы оформить подписку, но эти утренние вылазки вошли у него в привычку, задавая ритм всему дню. С газетой в руке он возвращался домой, завтракал и уходил на работу. В газетном ларьке успело смениться три киоскера, и с каждым из них он поддерживал добрые отношения. Его знали как клиента, появляющегося без четверти семь и покупающего “Фигаро” – в выходные еще “Мадам Фигаро” и приложение “Фигаро-Магазин”.

– Да, уверен, – спокойно ответил Бернар.