Шляпа Миттерана

Месье Джан действительно ошибся. В пятницу он был занят. Знаменитый рекламщик устраивал вечером прием в честь прибытия во Францию его портрета кисти Энди Уорхола. После кончины художника, случившейся год назад, картина хранилась в его нью-йоркской арт-студии Factory. Но Сегела наконец добился разрешения на ее вывоз и желал во что бы то ни стало отметить это событие. Месье Джана ужасно огорчала мысль о том, что придется отменить аперитив с прервавшим заговор молчания соседом, пока его не осенило: а что, если попросить у Сегела разрешения прийти на вечеринку не одному, а с приятелем? Тот не откажет. Этот благородный порыв вызвал двумя этажами выше то, что обычно именуют супружеской ссорой.

– Чтобы я пошла на поклон к этим выскочкам? Да ни за что на свете! – заявила Шарлотта. – Можешь развлекаться со своими новыми дружками сколько твоей душе угодно, но без меня!

Старший сын Шарль-Анри поинтересовался, можно ли ему пойти с отцом, и получил от матери суровое напоминание о том, что он уже приглашен на молодежную вечеринку с танцами у давних знакомых. Больше к этому вопросу в семье не возвращались. В пятницу Бернар под неодобрительным взглядом жены надел клетчатый костюм, плащ от Barbery и черную фетровую шляпу.

– Я пошел, – коротко сказал он. Шарлотта, подняв глаза от книги, молча смотрела, как он уходит. Бернар спустился на два этажа и позвонил в квартиру Джанов.

– Жена неважно себя чувствует, – объяснил он. – Ничего особенного, легкое недомогание.

“Роллс-ройс” с открытым верхом мчался по парижским улицам. На заднем сиденье устроилась мадам Джан. Ее развевающиеся волосы и задумчивый взгляд напомнили Бернару недоступных красавиц из итальянских фильмов 1960-х. Месье Джан вставил в магнитолу серебристый диск. Послышались аккорды электрогитары и синтезатора. “Это группа “Имаж”, – сказал месье Джан. – Моя дочь с ними дружит. В смысле старшая дочь. В “Топ-пятьдесят” они на первом месте”, – добавил он, зажимая в зубах сигару. “Роллс-ройс” неожиданно вильнул в сторону и проехал на красный свет. От изумления Бернар засмеялся, как не смеялся уже не один десяток лет. А может, не смеялся никогда. “Он является в полночь ко мне / Демон сумрачный в тишине”, – пели музыканты из группы, название которой он уже забыл. От их ритмов, казалось, сотрясались дома и дрожало беззвездное небо над Парижем. Месье Джан кивал головой в такт музыке. Бернару почудилось, что “Роллс-ройс” оторвался от земли и парит над ней; огни мчавшихся впереди машин рассыпались в темноте веселым фейерверком… Такие вечера бывают только в ранней молодости, когда жизнь, сотканная из свободы и нарушенных запретов, похожа на праздник. Впрочем, и в ранней молодости такие вечера случаются только в мечтах. Группа, чью песню он слушал, занимала первую строчку в рейтинге популярности; он катил в “Роллс-ройсе” на вечеринку к королю рекламы; за рулем сидел человек, способный у любого продавца сбить цену на 30 процентов. Сплошные победители!

Чем ближе они подъезжали к нужному месту, тем заметнее менялся облик автомобилей, словно фасад особняка обладал волшебной силой, под влиянием которой обычные тачки превращались в “порше”, “роллсы” и прочие “ламборгини”. Два охранника вежливо спросили у них приглашения, отметили у себя в списке их имена, и дверь перед ними открылась. В мраморном холле они сдали верхнюю одежду девушкам с ногами, растущими от шеи, и пошли на звуки рок-музыки – или это была попса? – сопровождавшиеся энергичным вокалом с припевом вроде бы по-немецки: Rock me Amadeus. В огромном зале собралось сотни три людей; держа в руках бокалы с шампанским, они громко переговаривались. На двух позолоченных кубах стояли два саксофониста в темных очках и белых шелковых костюмах, которые импровизировали на тему только что исполненной песни; под потолком крутился зеркальный шар размером с небольшую планету. Официанты, одетые в красную форму работников бензоколонки, разносили подносы с канапе.

– Сейчас я вас с ним познакомлю, – сказал месье Джан, и они ввинтились в толпу. Мимо них проплывали гибкие как морские водоросли, девушки с синей прядью с волосах; у большинства почему-то было только по одной серьге. Большинство мужчин были с конскими хвостами на голове; у некоторых на лацкане пиджака красовалась желтая ладошка с надписью “Руки прочь от моего парня!”. Вдруг перед ним выросла фигура Сегела; с ним рядом стоял скульптор Сезар – настоящий коротышка с невероятно кучерявой бородой, наводившей на мысли о бигуди. На Сегела был фиолетовый пиджак и черная водолазка. Положив обе руки на плечи Сезару, он рассказывал про его последнее произведение, представляющее собой спрессованную коллекцию жестянок.

– Ты пришел, – произнес он затем, поворачиваясь к Джану, и улыбнулся, отчего поднялись загорелые скулы. – А вот и самая красивая женщина! – Он наклонился к мадам Джан и впился ей в шею долгим поцелуем.

– Месье Лавальер! – сказал месье Джан.