– Сама посуди, – забегала по кухне Люся, – выходишь ты из дому, подходишь к перекрестку, ждешь зеленый свет, переходишь проезжую часть, а тут вылетает пьяный Васька Загогуйло на своей «Мазде» и сбивает тебя! Ты лежишь посреди дороги с задранной юбкой, и все видят, какое у тебя стираное-застиранное, вчера надеванное белье!
Антонина в ужасе повернулась к телевизору за советом.
«Моя позиция однозначна, – ответил прямым взглядом президент, – я – за новый Союз, Союз Суверенных Государств – конфедеративное демократическое государство!»
5 декабря
Бывший Первый секретарь Кировского и Кемеровского обкомов КПСС
, бывший министр внутренних дел СССР, председатель КГБ СССР, только что переименованный в МСБ СССР, Вадим Бакатин в знак доброй воли передал послу США Джеймсу Коллинзу всю техническую документацию и схему размещения сверхсекретных прослушивающих устройств, установленных в новом здании посольства США в Москве.– Как же так, Михсергеич? – спросила Антонина светящуюся в центре кинескопа точку только что выключенного телевизора.
– Да знали американцы про эту прослушку! – раздраженно ответил Горбачев.
– Бакатин говорит, что добрую волю ему разрешили и вы, и Ельцин! – тихо шептала Антонина.
– Не до тебя сейчас, Загубина! – отмахнулся президент СССР.
Светящаяся в центре кинескопа точка потухла.
8 декабря
Несмотря на морозец, в белорусских Вискулях было жарко.
– Да я знать не знаю, где этот ваш Кремль! – громыхал президент Украины Кравчук. – Какой-такой Горбачев?! Меня 1 декабря украинский народ избрал президентом, мы теперь новое отдельное государство!
– Так и меня избрал российский народ! – соглашался президент России Ельцин. – Я тоже не знаю, кто такой Горбачев!
– Меня пока еще белорусский народ не избрал своим президентом, – выразительно показывал снующим официантам на пустые бокалы председатель Верховного Совета Белоруссии Шушкевич, – но и я не знаю, где Горбачев! Кстати, а кто ему доложит, что мы создали свое Содружество Независимых Государств?
– Ну я не знаю… – надул щеки Кравчук, – знать не знаю, где ваш Кремль!
– Э… тут, видишь ли! – расплылся в своей любимой хитрой улыбке Ельцин.
– А давайте я! – шагнул вперед Государственный секретарь Российской Федерации Бурбулис.
– Давай, Гена! – тут же подняли бокалы Ельцин, Кравчук и Шушкевич.
И Геннадий Бурбулис объявил Советскому Союзу, что по решению собравшихся в Беловежской пуще за большим дубовым столом охотничьего домика в Вискулях Союз Советских Социалистических Республик прекращает свое существование.
– Что ж вы, Михсергеич, не заарестовали их всех? – спросила Антонина поздней ночью радиоприемник «ВЭФ-202».
– Я тебе так скажу, Загубина! – начал президент отмененного государства.
Антонина плавно повернула ручку громкости влево до легкого щелчка. За окном пролетел самолетик из школьного тетрадного листа, журчала вода в чугунных батареях, где-то на нижних этажах захмелевшие гости нестройно пели «Шумел камыш».
25 декабря
Васька Загогуйло вылез из «Мазды», поймал краем глаза переминающегося с ноги на ногу Лешку Квакина и, не глядя в его сторону, бросил ключи от автомобиля:
– Загони в гараж! Только не забудь сначала снег счистить!
Квакин не шелохнулся. Ключи упали в сугроб.
– Ты чего, баклан, – взвился Загогуйло, – заледенел совсем?! Руки не можешь из своей бараньей шубы вытащить?!
– Могу! – просипел Лешка и распахнул пошитый в кооперативе Ашота полушубок.
Пухлые, ватные снежинки медленно, словно на ниточках, спускались на землю, им навстречу медленно поднимался ствол обреза. «Что это? – подумал Васька. – Куда это он? Зачем это он?» Черная дыра остановилась на уровне груди Загогуйло. «Неужели это смерть? Я не могу, я не хочу умереть, – ни с того ни с сего Васька вдруг вспомнил школу, практикантку из пединститута, уроки литературы которой постоянно срывал, – я люблю жизнь! Люблю эту траву (какую, блин, траву?!), землю, воздух!» Васька не отводил глаз от черной дыры. «Зачем я доводил до слез эту конопатую практикантку? Чуть старше Лаймы была!»
– Лайма – моя баба! – просипел Квакин и нажал на спусковой крючок.
– Ну и пробоина! – дивился санитар Юра в морге на Цветочной.
Стас Загогуйло надсадно закашлялся:
– Отморозки! Шерсть!
– Вчера Катыкшайтанова привезли, – продолжал санитар Юра, – костюмчик с иголочки, галстук шелковый фиолетовый, туфли черные лакированные, дырочка во лбу маленькая аккуратная! А тут – никакой эстетики!
Стас Загогуйло опять закашлялся:
– Молодняк подрос – у них ни законов, ни понятий, ни этой, как ты сказал, – эстетики!
– Зарплату дали одной бумажкой! – жаловалась Бровкину Антонина.
– И мне одной! – стучал ложкой под дну тарелки Бровкин. – Тебе какую дали?
– Тысячерублевку! – переживала Антонина.
– Так и мне тысячерублевку! Чем недовольна-то? – удивлялся Бровкин.
– А тратить как?! – возражала Антонина. – Жалко ее, новенькую и хрустящую, на сдачу дадут грязных да слизких!
– Вот ведь проблема! – усмехался Бровкин.
– Предчувствие у меня, Саша, – продолжала Антонина, – чего-то будет!