Шоколадные деньги

– Думаю, с ним нужно просто порвать. Сейчас начало учебного года, и надо бы поспешить, пока всех лучших парней не разобрали.

– Но он же и есть лучший. И ты встречаешься с ним всего пять месяцев. Плюс это разозлит твоих предков.

– Наплевать. Я не намерена встречаться с кем-то только потому, что знаю его целую вечность. Это ну… жалко как-то. И вообще я благотворительностью не занимаюсь, жалость к убогим – это не ко мне.

– Кейпа убогим не назовешь. Он самый красивый в школе, и ты ему правда нравишься.

Они замечают нас и прерывают разговор.

– Входите же! – говорит одна.

Мы входим, и я не знаю, сесть мне или остаться стоять. Сразу сесть было бы признаком близкого знакомства, а мы с Холли с ними еще не знакомы, а оставаться на ногах – как-то неловко, точно мы на коктейльной вечеринке, где нам не предложили выпить. Лучше уж притвориться, мол, мимо проходили, чем делать вид, будто мы на короткой ноге. Мы остаемся стоять.

У пригласившей нас войти длинные светлые волосы, сейчас мокрые. На ней белый махровый халат с монограммой – инициалы КИМ светло-персиковыми буквами. Она очень загорелая, такой загар наводит на мысль, что она не подставляла себя солнцу, лежа на песке, а заставляла солнце гоняться за ней, потому что у нее уйма занимательных дел: кататься на водных лыжах, ходить под парусом, ударять по теннисному мячу исправно натянутой ракеткой.

У нее педикюр. И не из тех, что делаешь себе сама. Ногти у нее на ногах покрыты безупречным слоем нежно-голубого – цвета гортензии – лака. Кожа на пятках гладкая. Она натирает себе ноги белым кремом. Крема она наносит столько, что я от порога слышу запах. Мед? Лаванда? В отличие от Холли, она не просто чистит перышки перед обедом. Она Готовится, – вот так, с большой буквы. Не знаю, что ею движет. Стандарт, которого она в целом придерживается? Желание произвести впечатление на мужскую популяцию Кардисса?

Интересно, много ли в Кардиссе таких, как она? Если да, у меня нет ни малейшего шанса. Я думала, нам положено сосредоточиться не на конкурсе красоты, а на хороших отметках. Я, возможно, бегло говорю по-французски и способна прочесть трехсотстраничную книгу за день, но у меня нет фена для волос, и средства для макияжа у меня в косметичке старые и сбившиеся комочками.

Вторая девчонка кажется скорее приложением к КИМ, чем самостоятельной личностью. Она иссушена до костей, острая и угловатая, как модели в Vogue. Но в Нью-Гэмпшире она не выглядит модной. Она выглядит больной.

Комната обставлена так, что создается впечатление, будто они уже много лет тут живут. Интересно, как они такого добились в первый же день? На полу персидский ковер, кругом разбросаны дорогие журналы мод: Vogue, Vanity Fair, Tatler. Половину стены над столом занимает огромный рекламный плакат французского шампанского «Поммери», а в бамбуковых корзинках, расставленных по всей комнате, сложены стопками книги. Достаточно протянуть руку и вытащить что-нибудь, если есть настроение почитать стоящее. Я замечаю «Миддлмарч», «Мадам Бовари» (в переводе на английский), «Лолиту» и «Большие надежды».

На кроватях – восхитительные покрывала. У КИМ – снежно-белое и воздушное, как пуховое одеяло, и белые же наволочки с рюшами. Есть еще совсем мелкие подушки-думки с ее монограммой, тоже вышитой персиковыми нитками. На ее деревянной прикроватной тумбочке (с виду антикварная, наверное, из дома прислали) – серебряные рамки с фотографиями каких-то людей, наверное, родителей и друзей. Еще там есть серебряная чаша для джулепа, из которой торчат с десяток черных фломастеров.

Кровать исхудалой девчонки покрыта бордовым атласным покрывалом с огурцами, а подушки – зеленые. По расцветке я догадываюсь, что они от Ральфа Лорена. Отсутствие оборок указывает, что дизайн разработан для мальчика, но, на мой взгляд, они смотрятся богато и круто.

Холли странно притихла. Не знаю точно, то ли она вдруг затосковала по родителям, то ли, увидев эту комнату, изменила свое мнение о связанных мамой половиках. Я вижу, как она дергает подол толстовки, прижимает его к талии. У толстовки – кенгуриный карман, чтобы прятать в него руки, и капюшон. Похоже, она уже не кажется такой уютной.

Молчание прерывает КИМ.

– Ты, наверное, Холли, – говорит она, глядя на мою соседку. – А ты Беттина.

– Как ты узнала? – удивляется Холли.

– Не обижайся, но Айова-сити выглядит не так, как Чикаго.

Меня подмывает напроситься на комплимент и спросить: «Чем же?» – но я не хочу, чтобы она оскорбляла Холли.

А вот Холли не терпится поиграть в эту игру, показать, что и она тоже способна угадывать всякое о людях, что ей не надо все разжевывать.

– А тебя зовут Ким?

– Ким?

– Это на твоем халатике.

Я морщусь за Холли.

КИМ хохочет.

– Нет. Ким? Подумать только! Меня зовут Кингсли Мередит Ивори. Но все зовут меня Мередит.

– А-а, – выдавливает Холли, расстроенная и тем, что неверно угадала, и тем, почему так вышло.

– А я Джесс, – говорит вторая, спасая Холли из неловкой ситуации. – Давайте к нам! Садитесь.