Шоколадный папа

— Ничего не произошло! Я хотел вернуться домой, как и обещал. Мне так жаль, что я нарушил обещание, но Ирена и в самом деле забыла дома ключ и…

— Она что, не могла сама с этим разобраться? Тебе обязательно надо было ей помогать?

— Но я хотел помочь ей, она же мой друг, боже мой.

— А вернуться ко мне, БОЖЕ МОЙ, ты не хотел?

Каспер опускается на кровать, ворошит обрезки фотографий.

— Андреа, пожалуйста, верь мне.

У него очень грустные глаза.

— Почему я должна верить?

— Потому что я люблю тебя, потому что не хочу терять тебя — и вообще, что ты хочешь? Чтобы мы расстались?

И в это мгновение, когда звучит это слово, она снова понимает: выбора нет. Потому что они не могут расстаться. Она должна любить его до самой смерти. Потому что иначе ей не жить.

— Нет, Каспер! — бросается на шею. — Нет, я хочу, чтобы мы никогда не расставались. Я так тебя люблю, но я боюсь.

— Я никогда тебя не оставлю, никогда и ни за что, — улыбается Каспер, целуя ее в щеку.

Долго сидеть, обнявшись, слипшись ртами, языками, не желая отпускать. Но отпустить.

Андреа рядом с Каспером в их общей постели.

— Прости, что я так с фотографиями.

— Можно сделать новые.

— И все-таки это печальное зрелище.

Он собирает обрезки, те, что безнадежно испорчены, он выбрасывает. Осторожно, вовсе не небрежно. Находит свадебную фотографию, разорванную пополам. Посередине, между Каспером и Андреа. Приносит скотч, склеивает. Склеивает, улыбаясь.

— Вот так, — произносит он.

Разрыв все-таки заметен. Но вслух она говорит другое:

— Здесь видно, что мы вместе.

— Да, мы вместе. Прости, Андреа, что я не пришел вчера домой.

— Все в порядке. Хорошо, что ты дома.

Держать руку Каспера, крепко сжимая — но не слишком крепко. Держать в руках фотографию, видеть улыбки, видеть, какие они красивые вместе и что они на самом деле счастливы, видеть разрыв.

Андреа сама завязывает шнурки

Склеенная свадебная фотография на стене. Сердитая Андреа. Не знает, что надеть, все не то: она выглядит толстой, вещи слишком скучные, слишком тесные, слишком большие — это не она. Они просто собрались в город — и все-таки… Ни одна вещь не подходит к ее голове, голой голове — голове без волос. Да, Андреа побрилась наголо.

Каспер сказал, что это будет круто. Андреа решила, что никогда в жизни, но вот однажды вечером, когда Каспер был на репетиции, ей стало скучно и она достала бритву.

Когда она посмотрела на себя в зеркало, голова была местами голой, а местами торчали длинные пряди. Каспер вернулся очень вовремя и обнаружил свою деформированную супругу сидящей на крышке унитаза и безутешно рыдающей. Разумеется, он ей помог. Сбрил остатки.

— Очень красиво, правда… Послушай…

Она попыталась улыбнуться, но, увидев свое отражение — голова совершенно голая, — заплакала снова. Как бы Каспер ни уговаривал ее. Как бы ни хотелось ей считать, что внешность не имеет особого значения. Вот сейчас они всего-навсего собрались в город. Собрались держаться за руки у всех на глазах. Быть красивой, крутой парой, показывать всему миру любовь. Но все гораздо сложнее, когда голова без волос: тело неуклюже большое, нечем прикрыть пылающие щеки, грустные глаза, сердитый рот.

— Милая, ты потрясающе выглядишь. Какая разница, что ты наденешь? Тебе идет все.

— Но дело в том, кто я такая. — Она чувствует, как дрожит нижняя губа. — Важно выбрать правильную одежду.

— Ты все та же Андреа, что бы ты ни надела.

Он вздыхает, хочет идти. Сам он всегда носит одно и то же: рваные джинсы, куртка с капюшоном, а иногда целые джинсы и рваный джемпер. Иногда сверху пиджак. Андреа примеряет еще одну вещь — слишком облегает, грудь кажется гигантской. Она падает в ворох одежды, плачет. Какой же нелепой можно выглядеть в собственных глазах…

* * *

Бывает, что тебе пять лет и ты стоишь в холле дома у озера, на дворе зима, и очень важно, чтобы у тебя была теплая одежда, защита от стужи. Девочке Андреа хочется уметь самостоятельно одеваться, зашнуровывать утепленные ботинки, но у нее не получается. Она путается, внутри растет раздражение, поднимается злостью к горлу: сердитый детский звук — звук, который она хочет сдержать, но и это у нее не получается…

— Подожди. Я тебе помогу.

Откуда ни возьмись появляется Лина-Сага, и звук немедленно затихает. Словно ты открыл окно и только успел немного выглянуть, почувствовать запахи, как кто-то внезапно его захлопнул. Руки Лины-Саги. Они зашнуровывают ботинки Андреа, завязывают шарф, тесемки меховой шапки на подбородке.

— Лувиса отдыхает, — шепчет Лина-Сага, прижимая к губам палец.

Андреа готова к выходу. Но вдруг холодный снег заберется под колючий шарф? И вот идти уже не хочется. Подступают слезы, бессмысленный, беспричинный плач вихрем поднимается изнутри, глупо и злобно (Лувиса отдыхает, это важно!). Не успевает плач вырваться из дрожащих губ, как ко рту приближается рука Лины-Саги.

— Высморкайся, Андреа! — В голосе мольба. Андреа не решается высморкаться, но самое главное, чтобы Лувиса смогла отдохнуть, поэтому она утирает сопли, и слезы отступают.