Шолох: Тень разрастается

— Ну не скажи… Дахху вот бы пригодилось в написании «Доронаха». Превращаешь любую словарную статью в драму — и вот тебе сотни поклонников, любителей утереть слезы платком.

— Ты говоришь так, будто это что-то плохое.

— Вообще-то это ты начал с того, что это что-то плохое!

Полынь умолк и озадаченно почесал затылок под клубком нещадно смотанных волос.

Потом тоже облокотился на перила, расфокусировал взгляд, мечтательно посмотрел на лес. Цокнул языком и покачал головой:

— Я так не могу.

— Как так? — испугалась я.

Сейчас как скажет, что мы все его раздражаем, глупые, глупые людишки, и он лучше вернется в тюрьму, лишь бы нас, дураков не видеть. Или что-нибудь про то, что конкретно я ему надоела хуже горькой редьки.

Полынь скривил губы:

— Без работы не могу. Не понимаю, зачем вообще люди отдыхают?

Я оценивающе посмотрела на его бледную кожу, синяки под глазами, общую загнанность и осунувшееся лицо. Не стала ничего говорить.

— В общем, в понедельник иду на встречу с мастером Улиусом. Он сам позвал. Попробую восстановиться в качестве Ловчего.

— Ого! Это здорово!

— Ага. А ты как?

— В смысле? — опешила я.

Полынь пожал плечами:

— Ну, твои полгода стажировки еще не прошли. А мне явно потребуется «малек» в помощники. Как насчет того, чтобы мы вернулись вместе? Улиус не против.

Я аж подпрыгнула. Ахнула. Охнула. Не веря своему счастью, странно замычала, и тотчас, страшно смутившись такого идиотизма, зажала рот двумя руками сразу. Ловчий рассмеялся и, больше не ожидая от меня нормальной человеческой реакции, махнул рукой:

— Я все понял. Прекрасно. Что ж, тогда решено. А теперь пошли развлекаться.

Из ярко-освещенного дома доносился дружный хохот, прерываемый всхлипами: «Санаторий для бокки? В собственном теле ты хочешь устроить санаторий для бокки?! Ахахахахах, лекарь, да ты отшибленный на всю голову!".

* * *

Утро понедельника выдалось на редкость мрачным и дождливым.

Все выходные лило, и городские улочки — те, что на отшибе, — буквально плыли, немилосердно растекаясь глиной, песком и банальнейшей грязью. Центральные проспекты кое-как выдерживали натиск стихии, но вот реки…. Семь шолоховских рек чуть ли не затопили весь наш грешный, прекрасный город. Свинцово-серые воды Нейрис хищно вгрызались в мрамор набережных, а узенькая, игривая речушка Арген то и дело захлестывала Верхний Закатный Квартал, немилосердно набрасываясь на ни в чем не повинных лавочников. Темно-синие тучи ходили так низко, что то и дело цепляли собой шпиль Башни Магов и других высотных строений. Платаны на аллеях раскачивались, шквальный ветер срывал вывески с ресторанов, и даже ундины, эти оголетые полуголые тетки, не спешили резвиться в серых гребешках речной пены.

Мы с Полынью встретились на Министерской площади, перед входом в Иноземное ведомство. Кроме нас, снаружи не было ни одной живой души. Я спрыгнула со случайного перевозчика (Патрициус прислал мне голубя что, мол, слишком ценит свое здоровье, чтобы вылезать из дома в такую погоду. Лучше порисует комиксы про «Езжай и Стражди») и, плотно укутавшись в летягу, подошла к Внемлющему.

— Ну и погодка! — перекрикивая ветер, поделилась с ним своим возмущением я.

— На счастье, — Полынь протянул мне берестяной стаканчик с липовым сбором госпожи Пионии. И когда только успел?!

Я протянула руку за напитком. Вдруг нас цапнул резкий порыв ветра, и стакан, расплескивая янтарную ароматную кровь, вылетел у меня из руки и помчался, кувыркаясь, вбок.

— Эээээ…. Тоже на счастье? — протянула я.

— Однозначно, — строго кивнул Полынь.

Мы вошли в Иноземное ведомство.

* * *

— Вяжи гужи, пока свежи! — приветствовал нас громогласный бас мастера Улиуса. — Вместе тошно, а врозь скучно, что, вернулись, сиротинушки мои?

Рыжебородый толстяк сидел в глубоком кожаном кресле и обеспокоенно косился на стопку документов, высящуюся перед ним. Видимо, новые дела для ведомства. Много, ой, много. Кому с ними разбираться, как не нам? Я почувствовала странный азарт… Хм. Наверное, пора мне завязывать со своим вечным «ой, не знаю, кем хочу стать». Хочу стать — хочу быть — Ловчей. Сегодня и всегда. Однозначно!

— Добрый день, мастер Улиус, — хором заулыбались мы с Полынью, когда глава департамента Ловчих встал нам навстречу.

Мастер Улиус — зеленая мантия, покачивающееся на первом плане брюшко, кудрявая борода до середины груди — протянул мне руку.

Я ее пожала, глядя начальнику в глаза и чувствуя, как колотится сердце в приятном волнении.

И тотчас с проклятьем отдернула. Затрясла, замахала, неверяще глядя на рыжего толстяка. Полынь нахмурился, недовольно скосил на меня черные глаза. Улиус поднял брови и снова — безмятежно — протянул руку.

Я тяжело сглотнула.

Я протянула свою вспотевшую правую ладонь ему навстречу.

И вот опять!

Кто-то — что-то — пыталось проникнуть в меня сквозь рукопожатие старшего Ловчего.