Шолохов: эстетика и мировоззрение

У Шолохова народность, как отмечалось выше, разлита везде – она воплощается и в изображении главных событий истории народа, и в показе главными своими персонажами именно людей из народа, и в обильном звучании народной речи, и в стихии устного народнопоэтического творчества, высказывающего себя в характере метафоры, в метком словесном обороте, в бесчисленном употреблении творчески переработанных фольклорных жанров. Если коснуться лишь последнего аспекта, то одно перечисление фольклорных форм не может не поражать у Шолохова.

Заговор, клятва, наговор, заклятие, пословицы, поговорки, загадки, легенды, сказки, утопические сказания, песни лирические и исторические, былички и т.д. и т.п. – все это в таком объеме представлено в мире писателя, что существует как бы поневоле, помимо специальных усилий художника.

Еще А. Н. Радищев в печальной русской песне разглядел тот край терпения русского народа, который не скоро развиднелся за долгой чередой предстоявших ему вековых страданий: «Извозчик мой затянул песню, по обыкновению заунывную. Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что в них есть нечто скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. На сем музыкальном расположении народного уха умей учреждать бразды правления. В них найдешь образование души нашего народа. Посмотри на русского человека: найдешь его задумчива. Если хочет разогнать скуку или, как то он сам называет, если захочет повеселиться, то идет в кабак… Бурлак, идущий в кабак, повеся голову и возвращающийся обагренный кровью от оплеух, многое может решить доселе гадательное в Истории Российской» [10, 401-402].

Н. Гоголь также оставил проницательные суждения о народных песнях, полагая, что в них скрывается тайна национального духа, разгадка исторических потрясений в прошлом и будущем. Историческое знание, представленное в народном творчестве, особого рода: «Историк не должен искать в них показания дня и числа битвы или точного объяснения места, верной реляции; в этом отношении немногие песни помогут ему. Но когда он захочет узнать верный быт, стихии характера, все изгибы и оттенки чувств, волнений, страданий, веселий изображаемого народа, когда захочет выпытать дух минувшего века, общий характер всего целого и порознь каждого частного, тогда он будет удовлетворен вполне; история народа разоблачится перед ним в ясном величии» [11, 98].

Нельзя не видеть связи Шолохова и всей предшествующей живой линии русской литературы в изображении народа. Радищев, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Лесков, Толстой, Достоевский, Чехов – вот вехи в движении «мысли народной» в истории отечественной словесности. Шолоховское «мнение народное», «народная точка зрения» не появились как Афина из головы Зевса, вооруженные мудростью и не меньшим эстетическим обаянием. Чувство искренней, выстраданной любви к своему народу, вера в его безграничные способности, в его талант, преклонение перед его невероятной самоотверженностью, позволившей веками свободно дышать Европе, отталкивая от себя волны за волнами набеги Степи, а далее и других захватчиков, концептуальное видение перспектив исторического роста и становления родного народа в новую историческую эпоху – вот, что составляет главный нерв изображения народа в российской литературе, вот, что продолжил в своем творчестве Шолохов.

Новый уровень народности, сформировавшийся в пределах творческих достижений советской (или говоря по-другому, русской словесности ХХ века) литературы, связан прежде всего с изменением, как это неоднократно отмечалось исследователями, субъекта зрения и познания бытия. Эпоха революций и гражданской войны дала, кроме несомненных и реальных итогов социального преобразования общества, – импульс, толчок к более интенсивному сознанию народом себя как главного субъекта истории. Это замечательно показано в «Тихом Доне» в образах Мишки Кошевого, Ивана Алексеевича Котлярова, самого Григория, показано в «Судьбе человека», в «Они сражались за Родину», в «Поднятой целине». Показано в шолоховских произведениях и становление мысли народа о самом себе как хозяине жизни. То, что в прежней культуре мыслилось материалом (этом в своем роде писал Ф. Достоевский: «Я никогда не мог понять смысла, что лишь 1/10 людей должны получать высшее развитие, а что остальные 9/10 служат лишь материалом и средством» [12, 408]) мышления и чувства развитой личности из высших слоев общества, приобрело в новую эпоху права активного субъекта, – и не просто «делателя» исторического процесса, но – мыслителя как этого процесса, так и своих внутренних изменений, совершающихся под влиянием объективных обстоятельств.