Шолохов: эстетика и мировоззрение

Очевидно, что процесс взаимодействия человека и истории представляет собой сложное диалектическое единство. Философы находят также необходимым говорить не просто об отражении человеческим сознанием окружающей индивида действительности, истории «в целом» но о «социально-психическом отражении» [17, 117]. Очевидным первотолчком в развитии самосознания человека выступает рефлексия (существует точное определение С. Рубинштейна: рефлексия – это мировоззренческие чувства) по отношению к другим людям, по отношению к жизненным ценностям во всем их многообразии, по отношению к себе. Эта рефлексия по отношению прежде всего к другим людям выступает в качестве своеобразного зеркала, в котором сам человек начинает видеть и прояснять свои собственные черты.

Григорий Мелехов не случайно проводится Шолоховым последовательно через восприятие и осмысление идеологических (хотя бы и в примитивной форме), социально-психологических и – главное – онтологически-человеческих воззрений Чубатого, Гаранжи, Изварина, Кудинова, брата Петра, Мишки Кошевого, Котлярова, Копылова, Фомина и др. Это и будет являться вехами возрастания и усложнения психологии Григория, отметками в развитии его самосознания. С другой стороны, изображение самосознания героя предоставило Шолохову художественную возможность полнокровного психологического анализа, наполненного большой жизненной правдой, включающего в себя понимание роли отдельной человеческой личности в эпоху беспощадных исторических перемен.

Развитие самосознания Григория Мелехова, как оно вопроизведено на страницах «Тихого Дона», помимо своей литературноэстетической генеалогии, сводимой к со– и противопоставлению с уже существующим в литературе феноменам самосознания, заключает в себе сложную эстетическую проблему. Где именно, в каких элементах текста мы можем обнаружить проявление самосознания героя? Что будет служить критерием выявления того или иного уровня осознания персонажем себя? Наконец, как эта проблема связана с конкретной художественной образностью, воплощающей самосознание данного героя. Понятно, что речь должна идти о своеобразии психологизма творчества Шолохова.

В работе Л. Киселевой было замечено, что новаторская форма психологического анализа свое преимущественное выражение находит во внутренних монологах героев, строящихся по законам несобственно-прямой речи [18, 306]. Исследователь И. Страхов, проделавший большую работу по выяснению психологической основы толстовского творчества, подчеркивал, что у автора «Войны и мира» «внутренние монологи являются формой самосознания» [19, 21].

Внутренний монолог представляет для литературы XIX века самую распространенную форму психологического анализа (при всей неповторимости индивидуальных отличий у каждого художника). У Шолохова формами психологического анализа, в которых осуществляется развитие самосознания героя (прежде всего Григория Мелехова), является также внутренний монолог в своей особой шолоховской окраске и, к тому же, диалоги, в которых реализуется вторая, «интрапсихологическая» направленность самосознания героя.

Внутренняя речь литературного персонажа преобразует логические связи и отношения в объяснении действительности, присущие нескольким или даже многим героям, в индивидуализированную систему понятий и чувств, в которой адекватным образом связаны отражение объективной реальности в совокупности социальных, психологических, философских и иных отношений и структура этой, художественно выделенной личности. Такой взгляд на своеобразие реализуемой в психологическом анализе внутренней речи литературных героев находит подтверждение в выводах философов. «Социальные связи не только погружаются во внутреннюю речь, – пишет В. Библер, – они в ней коренным образом преобразуются, получают новый (еще не реализованный) смысл, новое направление во внешнюю деятельность, в предметное воплощение. И только в таком плане (изнутри – вовне) внутренняя речь может быть понята как логическая, а не как чисто языковая или психологическая форма» [20, 159-160].

Такая дихотомизация (на логическую и на эстетическую формы), на наш взгляд, позволяет вскрыть «многослойность» психологического анализа в произведении, в том числе и в «Тихом Доне», привязать его внутреннюю структуру как к определенному уровню общественного развития, так и к конкретному историко-литературному периоду. При возможном уподоблении друг другу эстетических форм психологического анализа разных литературных эпох (как, например, правомерно и неправомерно обнаруживают исследователи традиции толстовской «диалектики души» у многих писателей), глубинные основания психологического анализа у каждого писателя обладают своеобразной и независимой сущностью, никак не сводимой к эстетическому наследованию системы каких-то внешних примет, но проистекающей из непосредственного влияния на развитие героя социально-психологических обстоятельств его бытия, нашедших выражение в произведении.