Шолохов: эстетика и мировоззрение

Надо заметить, что суждения А. Селивановского своеобразно предвосхитили некоторые наблюдения современного шолоховедения. В то же время критик оговаривал особенности психологического анализа у Шолохова. По его мнению у писателя превалирует «манера внутреннего раскрытия образов», – но – добавлял он, – образы «раскрываются без подробных описаний психологических переживаний. Такой метод и затруднен (ибо у казаков, выведенных в «Тихом Доне» сознание и подсознание сливаются воедино, они люди инстинктивных рефлексов, а не рассудочных оценок), и противоречит основному шолоховскому методу, идущему от материи и в таком отношении, так сказать, наивно-материалистическому. Шолохов дает ключ к психологическим состояниям своих героев через их действия, через выражения их лиц, через напряженность их тел» [2, 48]. Как видим, А. Селивановский обратил внимание на преимущественное употребление Шолоховым (не забудем, что полностью были созданы к тому времени две книги романа и в январемарте 1929 года в «Октябре» были опубликованы первые 12 глав третьей книги) опосредованных форм психологического анализа и частично определил (весьма отлично от И. Машбиц-Верова) особенности «непосредственного», детализированного психологизма.

Полностью отрицал психологизм «Тихого Дона» А. Ревякин [3].

Наиболее острая дискуссия началась в критике после завершения Шолоховым «Тихого Дона» в 1940 году. И тут же обнаружилось, что часть критиков и литературоведов не только приблизительно истолковывает идейное содержание произведения, но весьма вольно обращается и с пониманием шолоховского психологизма. П. Громов прямо заявил на страницах «Литературной газеты»: «Шолохова часто сопоставляют с Толстым. Эта наивная близорукость критиков объясняется, видимо, лишь размерами «Тихого Дона». В существе творческой манеры «Тихого Дона» нет решительно ничего общего с «Войной и миром»… А главное – прямо противоположны методы психологического анализа этих двух писателей. Толстой разлагает простой психологический фактор на мельчайшие составные части, оттенки. Шолохов, напротив, из простого строит сложное, необыкновенное и возвышенное. Важнейшее в манере Шолохова – какоето повышенное внимание к интенсивным восприятиям героя, к интенсивным его переживаниям» [4]. П. Громов определяет еще одну предпосылку, по которой, как ему кажется, Шолохов не может сопоставляться с Толстым: «Трудно вообще показать любое событие всемирно-исторического порядка, если в произведении нет героя, который возвышается над эмпирическим ходом событий» [4].

Сегодняшние достижения шолоховедения опровергли столь решительное суждение Громова. Однако любопытно обратиться к исходному пункту подобного рода рассуждений, тем более, что они были свойственны не одному Громову [5]. Не каждый литературовед смог осознать тогда, что Шолоховым совершено открытие исключительного масштаба – впервые в истории русской литературы всемирно-историческое событие (да еще какое!) осмыслялось и анализировалось представителем «низовых» народных масс, объяснялось на всю глубину и мощь его развивающегося интеллекта, сознания. И психологический анализ Шолохова и Толстого должны быть сравниваемы не на уровне форм психологизма, как это попробовал сделать Громов, предварительно отказав Григорию Мелехову в возможности «встать» над обстоятельствами бытия и осознать их и самого себя, но по объективному содержанию, определившему и метод, и формы, и средства психологического анализа.

В дальнейшей истории изучения шолоховского творчества вопросы психологического анализа поначалу, как правило, не составляли предмета специального внимания литературоведов. Например, в «Семинарии» В. Гуры и Ф. Абрамова (2-е изд. Л., 1962), подводившем итоги развития шолоховедения за три десятилетия и намечавшем перспективы дальнейших разработок, проблемы психологизма не выделяются в особый раздел и не предлагаются в качестве тем для самостоятельной работы.

В книгах И. Лежнева, Л. Якименко, Ю. Лукина, Н. Маслина, В. Гуры и др. анализу психологизма Шолохова уделялось не очень много места. Главный интерес был проявлен исследователями к уяснению идейно-художественных принципов творчества писателя. Причем, основной акцент ставился на рассмотрении идеологической структуры «Тихого Дона». В книге М. Сойфера с обязывающим названием «Мастерство Шолохова» (Ташкент, 1961) о психологизме практически не упоминалось.

Впервые специально о психологизме шолоховского творчества заговорил А. Бритиков [6]. Его наблюдения над психологическим анализом писателя не потеряли своего значения до сих пор. Именно А. Бритиков четко обозначил традиции шолоховского психологизма (Толстой, Чехов), разработал систематику форм психологического анализа, исследовал две самых больших области проявлений психологизма Шолохова – опосредованную и непосредственную, показал сложную структуру психологического параллелизма.