Шолохов: эстетика и мировоззрение

М. Бахтин так замечал об этом: «Мир Толстого монолитно монологичен; слово героя заключено в твердую оправу авторских слов о нем… Самосознание героя – не только момент его твердого образа (то есть сознания автора – Е. К.) и, в сущности, предопределено этим образом даже там, где тематически сознание переживает кризис и радикальнейший внутренний переворот… Самосознание и духовное перерождение остаются у Толстого в плане чисто содержательном и не приобретают формообразующего значения; этическая незавершенность человека до его смерти не становится структурно-художественной незавершенностью героя… Самосознание и слово героя не становятся доминантой его построения при их тематической важности в творчестве Толстого… Монологически наивная точка зрения Толстого и его слово проникают повсюду, во все уголки мира и души, все подчиняя своему единству» [27, 94-95].

Самым распространенным средством эстетической формы сознания и самосознания героев Толстого, тем, что коренным образом определило его вклад в художественное развитие человечества, будет являться внутренний монолог во всех своих многочисленных проявлениях. Он осуществляется в художественных произведениях Толстого таким образом, что мы очевидно ощущаем отношения и взаимосвязь авторского «Я» и «Я» героев. Это связь не диалогическая (что не несет на себе никакого оценочно-негативного оттенка), но она исключительно полно представляет нам понимание Толстым основных вопросов существования человека.

Гегель писал в «Науке логики»: «При рассмотрении противоположности между формой и содержанием существенно важно не упускать из виду, что содержание не бесформенно, а форма одновременно содержится и в самом содержании и представляет нечто внешнее ему. Мы имеем здесь удвоение формы: во-первых, она, как рефлектированная внутрь себя, есть содержание, во-вторых, она, как нерефлектированная внутрь себя, есть высшее, безразличное для содержания существование» [28, 298].

«Удвоение формы», о которой пишет Гегель, определяет зависимость содержания от формы таким образом, что форма, не существуя, разумеется, вне содержания, некоторыми своими гранями и сторонами является «нерефлектированной», независимой сущностью. Именно поэтому и стало возможным новое понимание Достоевского, когда Бахтиным был вычленен «формообразующий» момент художественного целого его романов – диалогические отношения голосов автора и героев. Но для этого необходимо было посмотреть на логическую сущность выражения сознания и самосознания персонажей (то, что определяется давлением, диктатом объективной действительности) как на нечто независимое, способное существовать помимо авторского сознания и авторского доминирующего «Я». Как показал М. Бахтин, это вовсе не означает разрушения целостности художественного мира писателя.

«Удвоение формы» происходит и в выражении самосознания героев Шолохова. Содержанием самосознания (то есть «рефлектированной внутрь» формой) будет являться процесс осознания героями своего места в обществе, в битве двух сторон, в историческом катаклизме невиданной силы. «Нерефлектированной формой» будет выступать – во многом стихийное, осложненное чувствами, не опирающееся на развитую культуру самосознание становящейся личности из народа. Отличие от классической литературы заключается в том, что, если, например, у Толстого личность героя предшествует его самосознанию, совершающемуся на страницах произведения, априорно присутствует как начальная точка его дальнейшего развития, то у героев Шолохова самосознание предшествует личности, созидает ее. Шолохов первым в советской литературе психологически развернуто показал, каким образом и с какой сложной диалектической противоречивостью человек из народа осмысляет свое место в обществе, решает в эпоху социальной революции, с кем он и во имя каких идеалов борется.

Основной особенностью самосознания Григория Мелехова является то, что это «незастывшее», становящееся самосознание, определяющее себя в постоянном развитии. Это самосознание синкретической природы, когда чувство, мысль, действие не разделились настолько, чтобы стать предметами отдельного анализа внутри самого сознания. Его самосознание направлено на совершение диалога с действительностью как раз в своих собственных пределах. И не удивительно, что Григорий именно в разговоре с самим собой и постигает тайну того, почему китайцы воюют на стороне красных, а англичане и прочие иностранцы на стороне белых. Не в споре с Копыловым открывается Григорию одна из граней классовой борьбы, а в мучительнейших раздумиях с самим собой. Сущностные корни раздумий героя о жизни, о сути происходящего в полный рост развиваются в кругу психологически значимых проблем: что делать, с кем идти, кто же прав? – и все эти вопросы инициированы развившимся самосознанием Григория.