Шолохов. Незаконный

В первые писатели страны выбился на третий год. И стал жить-поживать. Потом вдруг вспомнил: ой, я же сам умею писать, я ж рассказы когда-то сочинял. И в 1930 году садится за «Поднятую целину».

Пишет её за полтора года.

И потом снова ещё десять лет ничего не делает.

На самом деле, как мы помним, он в эти десять лет третью книгу «Тихого Дона» доделывал и четвёртую целиком написал. Но это в нашей скучной версии. А у антишолоховедов готовый роман всё десятилетие в подсумке лежал.

Тут, правда, сразу и не поймёшь, зачем Шолохов его прятал так долго. Ну, год подержал бы, ну, два, как в прошлый раз. Нет, теперь целых десять лет решил его никому не показывать.

Характер!

Может, ленился переписывать из подсумка своим почерком. Всё это время в потолок смотрел, изображал занятость. Вернее, под смертью ходил, и товарищей тащил на волю из тюрем.

Когда творческая пауза слишком затянулась, всё-таки снова подсумком воспользовался. Срисовал оттуда четвёртый том.

И вот на 15-й год кончился его подсумок.

Другой бы отчаялся, но тут Шолохов в который раз вспомнил: ой, точно, я ж сам когда-то писал. И начал сочинять «Они сражались за Родину».

Так и работал. Раз в пять, а то и в десять лет напишет что-нибудь, а потом чужим добром пользуется. Ночью, бывало, включит свет и для жены изображает, что «Тихий Дон» пишет. А сам то крестики рисует, то нолики. То крестики, то нолики.

То чёртика с хвостиком.

Мог так по триста страниц за ночь изрисовать.

Жена иной раз зайдёт, скажет: «Миша, поспал бы».

Ни за что. Упрямый был в своей забаве.

А утром, невыспавшийся, принимает ходоков и просителей.

…И ведь есть люди, что верят такой чепухе.

* * *

Странно, что авторам версий не пришла в голову чуть более простая мысль: что офицер с подсумком был не белый, а… красный.

В «Тихом Доне» за каждым закоулком видишь то Каргинский, то Вёшенскую, то Плешаково: лица соседей, ландшафты, судьбы знакомых, шолоховскую семью, то накрывающую на стол генералам, то идущую в отступление, то прячущуюся от банды Фомина.

Выпутать, отделить историю Мелехова от истории жизни Ермакова невозможно.

Выпутать, отделить историю взаимоотношений Григория, Степана, Аксиньи, молодого барина Листницкого из поместья Ясеновка от истории взаимоотношений Александра Шолохова, Степана Кузнецова, Анастасии Даниловны, молодого барина Попова из поместья Ягодное – невозможно.

Выпутать, отделить братьев Мелеховых от братьев Дроздовых – тоже нельзя.

Котлярова и Валета с каргинской мельницы – как отделишь от Сердинова и Валета с плешаковской мельницы? Никак.

Но берём том второй «Тихого Дона» и задаёмся вопросом: откуда автор взял Бунчука? Откуда он взял еврейку Анну?

Прямых прототипов нет; вернее – они неизвестны.

Три тома «Тихого Дона» разбираются на реальных героев, прошедших через шолоховскую жизнь и лично подсмотренные ситуации. Более того – и почти все «Донские рассказы» разбираются. И вся «Поднятая целина» тоже. И как придуманы «Они сражались за Родину» – понятно.

А тут неясность.

Вёшенское восстание Шолохов сам видел. Петроградские и ростовские события, описанные во втором томе – нет. Ну точно нашёл подсумок у красного офицера. Потому что белый офицер не мог написать про Бунчука и еврейку. Откуда ему было знать? Только красный.

Но и здесь возникает незадача: что же, про Бунчука Шолохов подсмотрел, а остальное всё сам написал? Критики называли то первый том самым безупречным, то третий – гениальным, то четвёртый – невероятным, а ко второму всё присматривались: торопливый и чуть скомканный.

Вся, конечно же, эпопея сделана на недосягаемой высоте, а про второй мы помним, как он явился – будучи написан раньше первого.

В любом случае – нельзя, найдя один гениальный кусок, взять и написать ещё три гениальных тома.

Так не бывает.

Возьмите самого сильного писателя – и скажите: дорогой друг, напиши нам пятый том «Войны и мира», чтоб до декабристского восстания дошёл сюжет.

Давайте вместе выберем, кто мог бы пятый том дописать?

Горький? Бунин? Чехов? Набоков?

Всякий раз отчего-то смешно.

Ну как Горький, Бунин, Чехов или Набоков могут дописать «Войну и мир»?

Может быть, современники могли бы? Нашёл бы Лесков рукопись и дописал бы? Или Тургенев? Или Достоевский?

Но и это глупо.

Но почему же в шолоховском случае досужим людям все эти умозаключения никому не кажутся глупыми?

Примеров, когда литератор гениален в 21 год – множество. Примеров, когда гениальный текст был гениально дописан другим человеком – нет.

Мог бы Бабель написать продолжение к «Братьям Карамазовым»? Мог ли Платонов сделать приквел к роману «Двенадцать стульев»? Мог ли Фадеев, забрав рукопись «Мастера и Маргариты» у Елены Шиловской, которая была прототипом Маргариты и его любовницей после смерти Булгакова – дописать эту книгу?

Никогда никакой, даже самый одарённый стилизатор не добьётся должного эффекта с гениальной рукописью.

Взял бы Солженицын и показал, как это делается: написал бы одну главу «Тихого Дона». Ладно, одну страницу.

Да чёрт бы с ним – абзац.

А?