Шолохов. Незаконный

Сохраниться в целости не удалось никому.

Замолчит Серафимович после блистательного «Железного потока».

Александр Степанов написал «Порт-Артур», который стал главной его книгой. Второй роман получился куда слабей, а третий и вовсе не написался. Потом выяснилось, что ни в каком Порт-Артуре Степанов, оказывается, не был. Хотя ведь имела место целая мифология, как он в детстве там воевал. А он всё выдумал!

Замолчит после одесских и конармейских рассказов Бабель.

Всеволод Иванов начинал отлично – поначалу он был, пожалуй, лучший в своём поколении. Многие постреволюционные рассказы его и «Партизанские повести» – восхитительны. В 1930-е он станет писать хуже, в 1940-е – ещё хуже. Всю оставшуюся жизнь он будет меньше себя самого – вспыхнувшего в двадцатые, когда ему было немногим за 25.

Воистину рифмой к шолоховской судьбе, только ещё более мрачной, является жизнь Фадеева: после блистательного «Разгрома» он так и не вытянет до финала две задуманные эпопеи и никогда не нагонит себя юного.

И Панфёров ничего не напишет лучше, чем «Бруски», и Гладков – лучше, чем «Цемент».

Даже Ильф и Петров, написав два своих великих романа – «Двенадцать стульев» в 1928 году и «Золотой телёнок» в 1931-м, – на них и остановятся, хотя у них будет минимум пять лет, чтоб хотя бы начать новый текст, соразмерный первым шедеврам.

Борис Лавренёв ничего не создаст столь же яркого, как принесшие ему славу ранние вещи «Сорок первый» и «Ветер», написанные в 1924 году: хотя проживёт он ещё 35 лет.

Анатолий Мариенгоф, написав роман «Циники», навсегда оставит эти высоты, а у него оставались впереди ещё те же 35 лет творческого труда.

Написав к 25 годам «Три толстяка» и к 27 – роман «Зависть», за 33 последующих года Юрий Олеша не создаст вообще никакой большой прозы.

Может ли всё это означать, что Бабель, Иванов, Панфёров, Гладков, Ильф и Петров, Олеша, Лавренёв, Мариенгоф обнаружили подсумки на своём жизненном пути? А Серафимовичу, из дурацкой щедрости или из жалости, «Железный поток» подарил молодой товарищ с Каргинского хутора?

Да, есть примеры, которые могут показаться иными вариантами развития писательской судьбы: Леонов и Катаев.

Начав, как и Шолохов, с рассказов и повестей, Леонов перейдёт к большой форме и напишет с 1923 года по 1935-й пять романов: «Барсуки», «Вор», «Соть», «Скутаревский», «Дорога на океан». При пересчёте – это идентичный шолоховскому ритм: том рассказов и повестей, созданный в течение двух лет, и пять томов следом: четыре – «Тихого Дона» и один «Поднятой целины».

Повесть 1944 года «Взятие Великошумска» и вышедший в 1953 году роман «Русский лес» при всей природной силе леоновского дара – вещи во многом выхолощенные и с прежней его прозой не сравнимые.

Однако и здесь мы видим словно бы воспроизведение шолоховского ритма: в те же примерно годы Шолохов пишет «Науку ненависти» и основную часть романа «Они сражались за Родину». Безупречную «Судьбу человека» он написал, как мы помним, в 1956 году.

Леонов чуть позже, в 1963-м, создаёт свой шедевр – повесть «Evgenia Ivanovna».

В прозе они сорок лет подряд словно бы шли бок о бок.

Но оказалось, что Леонову дадены силы на последний труд – он дожил до 1994 года и выпустил финальный свой роман «Пирамида».

Шолохову не хватило леоновской усидчивости и веры в необходимость создания последнего труда. Но, рискнём сказать, Леонов и в 1930-е не надорвался до таких степеней, как Шолохов, и в самолёте не падал оземь, и с алкоголем завязал всяческие отношения, и курить бросил. Он себя приберёг. А Шолохов – нет.

Кто-то здесь вправе его осудить за это?

Однако нельзя не заметить, что даже у Леонова сменился с годами ритм. Пять первых романов он пишет за десять лет, а последний роман – 44 года. Не прожил бы такую огромную жизнь, тоже написали бы: иссяк, ничем не подтвердил когда-то взятого ритма.

Другой пример – Валентин Катаев, начавший неровно, но безусловно ярко: роман 1932 года «Время, вперёд!» и повесть 1937-го «Белеет парус одинокий» – великие книги. А далее имел место очевидный творческий спад, продлившийся ни много ни мало 30 лет. Только во второй половине 1960-х, вдруг сменив регистр, форму, стиль, подачу – выдумав, в общем, свой мовизм, – Катаев приобрёл новое дыхание, став, по сути, иным писателем.

Шолохов себе такого не мог позволить.

Однако примеры писательских судеб шолоховских современников в целом зеркальны.

Когда пишут, что Шолохов не подтвердил неслыханный свой дебют – можно ответить грустным вопросом: а кто подтвердил?

Не вырывайте судеб из контекста эпохи.

Даже гений живёт в социуме и зависим от него.

Даже Шолохов.

* * *

С точки зрения ритмики творчества и целого ряда иных факторов, у него есть и другие, помимо упомянутых выше, двойники.

Великий писатель, осетин по происхождению, Гайто (Георгий) Иванович Газданов, родился 6 декабря 1903 года. Семья несколько раз переезжала – из Санкт-Петербурга в Сибирь, оттуда в Тверскую губернию, затем на Полтавщину. Газданов учился в Полтавском кадетском корпусе, затем в Харьковской гимназии, не окончив тогда ни одно из этих учебных заведений.