Шолохов. Незаконный

Когда люди лепят предположения о некоей рукописи, которая стала основой романа, – сколько там страниц было, тридцать, триста? – они просто не понимают механику и сущность литературного труда.

Нелепые чудаки, какое горе живёт у вас в головах.

«Нашёл рукопись – и дописал». Дописал что? Как Гришка встретил Аксинью у реки – вот эту сцену? Гениальные батальные сцены додумал? Гениальную сцену мелеховского запоя? Гениальную сцену смерти Натальи? Гениальные страницы последнего отступа Мелеховых, когда Григорий приезжает к уже умершему отцу?

Нашёл гениальную рукопись и у неё научился быть гением?

Так он и есть гений тогда. Ему в таком случае и чужие рукописи не нужны, раз он гений.

Но ведь эти люди всерьёз воображают, что если есть тетрадка – с неё можно четыре тома срисовать.

У Пушкина имеется неоконченный роман «Арап Петра Великого». Возьмите и допишите.

* * *

Подсчитано: авторы версий о шолоховском плагиате передаривали авторство «Тихого Дона» и порой остальных произведений Шолохова 48 претендентам.

Помимо безвестного белого офицера, Фёдора Крюкова и Серафимовича среди них числятся Алексей Толстой и Андрей Платонов, шолоховская родня, в числе которой тесть Пётр Яковлевич Громославский, советские писатели второго и третьего ряда, никак своей гениальности не проявившие, и так далее.

Пусть бы с ними, одно неясно.

Человек не может вечно сидеть в засаде. Он обязательно себя выдаст.

Тем более что в нашем случае речь идёт не про одного человека, а про организованную группу. Где-то должен был оступиться если не Шолохов, то Серафимович. Если не Серафимович, то кто угодно. Многочисленные мнимые сообщники, которые, между прочим, всю жизнь вели переписку, дневники, общались с другими людьми, с жёнами, с детьми. Ну обязательно ведь хоть кто-нибудь взял бы и шепнул в нетрезвом состоянии близкому товарищу своему: а знаешь, какую аферу мы провернули в 1926 году?..

В дневнике бы проговорился, в письме – хоть один из них. В часы предсмертные повинился бы детям, жене, врачам: это я написал рассказ «Жеребёнок», «Судьбу человека» и второй том «Тихого Дона»…

Нет. Все поголовно затаились навсегда.

Ни одного мало-мальского факта за сто лет так и не выплыло. Век прошёл!

Искателям всё нипочём, они плодят морок.

А сам Шолохов? Какой конспиролог. В письмах жене из Москвы – помните? – в 1929 году писал, что его оболгали, запустив слух о плагиате!

Всё же знал про себя! Сидел бы да помалкивал! Вот же артист!

Это ж не 1937-й и даже не 1933-й. За ним ещё никто не следит! Никто его писем не читает! Зачем он это пишет? Да и кому? Жена ведь тоже должна была знать всю правду, потому что «Тихий Дон» сочинил её отец. Или, согласно другим версиям, рукопись романа лежала в Букановской на чердаке: там запасливый Пётр Яковлевич якобы спрятал бумаги Фёдора Крюкова, которого знал в юности.

Жена же должна была ответить Шолохову на письмо: Миша, ты хоть передо мной комедь не разыгрывай. А то я не знаю, что это мой папаша роман тебе подарил.

Нет, и жена смолчала.

В апреле 1934 года он пишет Левицкой: «Закончил эту главу, и захотелось послать её Вам, т. к. Вы любите “Тихий Дон” и роднее Вас читателя у меня нет, а главу эту писал я долго, и вышла она у меня так, что после того, как прочитал, – у самого в горле задрожало. Но потом постиг меня жесточайший припадок самокритики. Переделываю сейчас всё ранее написанное (4 кн<ига>), в том числе и эту главу. Она почти завершающая, и надо сделать её ещё сильнее. Пришлю, как только доделаю окончательно».

И Левицкая тоже не отписала: да ладно, Миш, свои же люди, какую ты ещё главу там переписываешь, – шли сразу белогвардейский подсумок да и всё.

И вот Шолохов раз за разом, – 15 лет подряд! – пишет своим корреспондентам, как ему работается и в каком месте романа он пребывает. Знакомым про свои труды рассказывает. Друзьям хвалится.

Делает это добрую сотню раз и нигде не оступается.

Вот же ушлый человек был!

Даром, что в остальной своей жизни вёл себя ровно наоборот, отличаясь принципиальной прямолинейностью, предельной гражданской честностью и поразительным мужеством.

* * *

Помнится, Ягода во второй половине января 1931-го, проверяя Шолохова, спрашивает в лоб: Миша, ты тут письма Сталину пишешь, а в ОГПУ тебя, между прочим, контриком считают. Что скажешь, Миша, не контрик ли ты?

Отчего же Ягоде не пришло в голову спросить: где рукопись взял, Миша?

Да оттого, что вопрос авторства для вездесущего главы ОГПУ, собиравшего компромат на всё сущее, – не стоял. С авторством ему всё было ясно, а вот с политической позицией – нет.

Что должен был сделать Ежов, узнав про измену жены? Бросить все силы на поиск того самого белого офицера, подсумка, свидетелей. Но Ежов был в отличие от некоторых человеком более чем осведомлённым. Там нечего было искать, не было ни офицера, ни его матери, приходившей в газету «Правда».

Имея на руках хотя бы один вещдок, обрывок рукописи, малейшее свидетельство, оскорблённый Ежов дал бы этому ход, немедленно доложил бы Сталину об этом. Но у Ежова ничего по этой теме не нашлось.