Шоншетта

В соседней комнате послышались шаги мадам Арманд; слышно было, как она перелистывала бумаги. Шоншетта, уже вставшая, чтобы уйти, снова опустилась на место. Настало тяжелое молчание. Жан терзался мыслью, что Шоншетта осуждает его выходку, и начал быстро говорить о своих новых занятиях и работах, о своем житье в Париже. Она слушала рассеянно, нетерпеливо стуча ногой по паркету. А он все говорил и не сводил с нее взора. Как она была прелестна, несмотря на следы горя, запечатлевшиеся на ее лице!

Мадам Арманд ушла из соседней комнаты; Шоншетта тотчас прервала своего собеседника.

– О, Жан! – тихим голосом сказала она, – как это дурно с вашей стороны! этого я не ожидала от вас!

Жан, не ожидавший такого упрека, схватил ее за руку, торопясь оправдаться.

– Простите, простите! – бормотал он, – это – правда: я – подлец… Но не думайте, что я взял назад свое слово… Я сделаю то, что обещал… Я только хотел еще раз увидеть вас перед… перед…

Шоншетта взглянула на него, прочла муку в его взгляде и подумав, по-видимому, не сочла себя вправе осуждать его. Она оставила свою руку в его руке и сказала, низко наклонив голову и как бы говоря сама с собой:

– Бог накажет нас. Мы страшно, страшно виноваты, потому что пред Богом вы – все равно, что муж Луизы.

Д'Эскарпи только еще крепче сжал ее руку: из всего, что сказала Шоншетта, он услышал только слова: «Мы страшно виноваты!» «Мы!» Значит, она также любила его и страдала от разлуки.

Вошла мадам Арманд, и Шоншетта поднялась, чтобы уйти.

– Уходите! уходите скорее! – быстро прошептала она, и краска снова заиграла на ее щеках. – Уезжайте, умоляю вас! – И так как Жан колебался, то она смерила его взглядом и повторила: – Я этого хочу! Не забывайте!

Они пожали друг другу руки на глазах мадам Арманд, и Жан ушел, растерянный, и бежал по улице, не заботясь о жаре. Несмотря на краткость свидания, на почти горестный тон разговора, его душа была переполнена радостью: Шоншетта любит его! Она также боролась! И он повторял ее последние слова: «Не забывайте!»

«Не забывайте!» Не намекнула ли она ему на свои права над ним уже одним тем, что позволила ему любить ее? Он страстно повторял слова Шоншетты, такие простые по своему значению, считая их символом единения их общих мечтаний, общего горя, – всей поэмы их любви.

На станции Жан сел в парижский поезд, который почти в ту же минуту отошел. Было очень жарко, однообразный шум колес навевал дремоту. Жан прислонился в угол и закрыл глаза. В полусне перед ним носились мирные, утешительные картины – награда за минувшие горести. Все так же поглощенный очаровательной мечтой, он пешком пришел с площади Сен-Лазар на бульвар Латур-Мобур; на своем письменном столе он нашел телеграмму. Не раскрывая ее он спокойно снял шляпу и пальто, повесил на гвоздь палку, потом разорвал голубую обложку… и вдруг страшно побледнел. В телеграмме было всего несколько слов: «Большое несчастье. Луиза скончалась. Подробности письмом».

Глава 16

Буковая вилла, суббота

Мой бедный, дорогой Жан! Когда ты получишь это письмо, которое тетя, не переставая плакать, пишет у моей постели, Луизетты, вероятно, уже не будет на свете. На этот раз, кажется, все кончено. Я рада, что здесь нет ни тебя, ни моей маленькой Шоншетты. Так грустно причинять печаль тем, кого любишь. Жан, дорогой мой, я тебя очень любила!

Тетя расскажет тебе, как два дня назад я опять начала кашлять кровью. Поверь, что это очень тяжело. Так ужасно ощущать во рту вкус крови. Кроме того, я вовсе не могу двигаться. Все-таки я не особенно страдаю. В эту ночь у меня был глубокий обморок. Теперь мне немного лучше. Я уверена, что не буду больше страдать.

Но я не хочу говорить с тобой об этих гадких вещах. В этом моем последнем письме, мой любимый, я посылаю тебе свое завещание. Выслушай внимательно мою волю! Если бы ты был теперь здесь, я взяла бы с тебя клятву исполнить то, что скажу. Но тебя здесь нет, и я просто приказываю тебе, уверенная, что ты послушаешься меня.

Прежде всего, прошу тебя не забывать меня. Никогда не проходи мимо холма в Локневинэне, дорогой мой Жан, не заглянув на кладбище! Тетя обещает положить меня рядом с нашими родными де Морлан и де ла Каз. Закрыв глаза, я отсюда вижу надпись на моей могиле: «Антуанетта-Луиза-Коломба де Морлан». Уверяю тебя, что, когда приходится три долгих месяца все думать о смерти, мысль о ней утрачивает свою обычную горечь; а с тех пор, как я так больна, я не перестаю думать о ней.

Бедный доктор Розье! Он также не заблуждался относительно моего выздоровления. Я так и вижу его глаза, когда он смотрел на меня в последний раз за завтраком в Локневинэне. В этот день я ясно поняла, что меня ожидало.

Четыре часа

Опять принимаюсь за письмо; легкая дурнота помешала мне окончить его. Обо всем этом расскажет тебе тетя, а я тороплюсь передать тебе самое важное.