Шоншетта

У Дюкателя хватило силы целую неделю скрывать свои чувства и невозмутимо смотреть на отчаяние Жюльетты, также верившей в самоубийство. Затем он потребовал возвращения в Париж, намереваясь выполнить еще один акт правосудия и возмездия и рассчитывая, что в большом городе, где почти никто не знал их, скандал пройдет совершенно незамеченным. Старая Дина была единственной свидетельницей ужасной сцены, когда Дюкатель выгнал из дома свою несчастную жену, запретив ей когда-либо показываться ему на глаза и грозя убить ее, как собаку, если бы она вздумала явиться к нему.

Дина не ушла вместе со своей госпожой: Жюльетта умолила ее остаться с маленькой Шоншеттой, которую Дюкатель согласился оставить у себя и воспитывать, хотя все время твердил, что она – не его дочь. Когда же несчастная женщина очутилась выброшенной на улицу, беспомощная, без всякой поддержки, – твердость ee судьи вдруг изменила ему, и мулатка, которая, ненавидя своего господина, все-таки ухаживала за ним с собачьей верностью, стала свидетельницей быстрого помрачения рассудка, в сущности уже давно пошатнувшегося. Безумный бред несчастного открыл ей тайну драмы, разыгравшейся у ограды Ворнэйского кладбища: в припадке невыразимого ужаса Дюкатель постоянно переживал эти страшные минуты; пальцы мертвеца сжимали его руку, и взгляд живых глаз преследовал его из-за могилы.

Глава 22

Всякая другая на месте Дины, наверное, сошла бы с ума от, бессонных ночей у постели безумного, но мулатка принадлежала к примитивным, мало развитым натурам своей расы, и все ее чувства обусловливались непоколебимой привязанностью к Жульетте и слепым повиновением всем ее желаниям. По первому слову своей госпожи она убила бы Дюкателя так же хладнокровно, как переносила его безумные выходки. Жюльетта сказала ей: «Останься у него и ради Шоншетты служи ему верно!» – и Дина буквально исполняла это приказание. Боясь скандала, она никого не допускала к постели больного, и благодаря ей печальная тайна не вышла за пределы старого дома.

Однажды, проходя по улице, Дина услышала свое имя; подняв взор, она увидела даму, сидевшую в коляске рядом с господином средних лет. Коляска остановилась, и дама сделала Дине знак подойти. Это была Жюльетта, но обратившаяся в светлую блондинку. Она засыпала Дину вопросами:

– Как поживает Шоншетта? Ведь ей теперь семь лет? Каково живется тебе самой, Дина?

Почти не давая мулатке времени для ответов, она поспешила сообщить, что только что приехала из Лондона и уже вечером уезжает в Италию. И, так как ее спутник выразил некоторое нетерпение, она торопливо простилась с Диной и уехала.

В этот вечер мулатка долго держала Шоншетту на коленях, обнимая и целуя ее с безмолвными слезами. Со своей госпожой она вторично встретилась уже только тогда, когда дни бедной женщины были сочтены. И, как ни печальны были эти последние свидания, Дина предпочитала брошенную, умирающую Жюльетту нарядной блондинке, встреченной ею на улице.

Приближение смерти заставило легкомысленную женщину опомниться; горе и болезнь пробудили в ней материнское чувство. Она умолила Дину привести к ней Шоншетту, и благодаря преданности мулатки ей удалось перед смертью прижать к груди своего ребенка.

Привезя тело своего сына в замок Ларош, Люси де Моранж распространила слух, что ее сын убился, упав с лошади. Никто не имел основания сомневаться в ее словах. Старый граф де Ларош-Боз, больной, почти умирающий, тотчас поверил печальной новости, но Жанна почуяла какую-то тайну и, оставшись наедине со свекровью, засыпала ее вопросами. Убитая горем и вообще неспособная ко лжи Люси скоро выдала себя, и Жанна узнала истину. Это было для нее новым ударом. Итак, Марсель был убит из-за своей любовницы, умер, нанеся своей жене это последнее оскорбление!

Жанне казалось, что она не переживет этого позора, но… она пережила. Она отказалась присутствовать на похоронах мужа, отказалась носить по нему траур; ненавидя его имя, приказала звать себя просто мадам Жанной и всячески старалась уничтожить следы пребывания Марселя в ее доме, напоминавшие ей, что когда-то она позволила себе полюбить этого человека. Уничтожение всего, что хоть сколько-нибудь напоминало ей о муже, сделалось у нее просто манией. Свекровь часто заставала ее перед камином, пристально следящей за догорающим письмом; иногда она усердно стирала имя мужа с какой-нибудь книги.