При словах «кое-куда ехать» лицо у нее стало грустным. Ей-богу, если бы я сказал ей, что едем в Нью-Йорк и готовы взять ее, она вскочила бы в машину, даже не сбросив передника, – ради одного того хотя бы, чтобы узнать, каков там мир за пределами скатерки с картой.
– Сейчас принесу, – сказала она.
Возвращаясь к столу, я пожалел о том, что насмехался над нашим соседом из-за его внимания к счету. Мне пришло в голову, что и нам не мешало бы вести себя так же ради Эммета. Ведь тратили мы его деньги из конверта, и он вправе ожидать от нас полного отчета, когда вернемся, – и возмещения долга, когда разделим фонд Вулли.
Накануне вечером я оставил Вулли расплачиваться за ужин, пока регистрируюсь в гостинице. И теперь собирался спросить его, сколько мы потратили, но когда подошел к столу, Вулли там не было.
Куда он мог деться, думал я, озираясь. В туалет пойти не мог – я сам оттуда. Помня, что он любитель всего яркого и блестящего, я посмотрел на стойку с мороженым, но там только двое ребятишек прижались носами к стеклу, жалея, что еще такая рань. С нехорошим предчувствием я повернулся к окнам.
Я глядел на стоянку, обводил взглядом поблескивающее море стекла и хрома, пока не остановился на том месте, где оставил «студебекер», – и «студебекера» там не было. Сделав шаг вправо, чтобы две барышни с начесами не загораживали вид, посмотрел на выезд со стоянки – машина Эммета как раз выезжала направо, на шоссе Линкольна.
– Чтоб тебя черти драли.
Как раз оказалась рядом наша официантка и, услышав это, побледнела.
– Извините мой французский, – сказал я.
Я дал ей двадцать из конверта.
Она пошла за сдачей, а я плюхнулся на место и смотрел через стол туда, где должен был сидеть Вулли. На его тарелке, вернувшейся на свое место, бекона не было, и не было верхушки на горке оладий.
Любуясь точностью Вулли, обезглавившего горку, я заметил, что белая керамическая тарелка стоит прямо на пластиковом столе. То есть салфетки на месте не было.
Я сдвинул свою тарелку в сторону и взял свою салфетку. Как я уже сказал, это была карта Иллинойса, с главными дорогами и городами. Но в нижнем правом углу еще и карта центральной части города, с зеленым квадратиком посередине, а на зеленом квадратике, как живая, – статуя Авраама Линкольна.
Вулли
– Ум-ди-дум ди-дум, – напевал Вулли, – поглядывая на карту, расстеленную на коленях. – Бежит веселее, работает ровнее, что может сравниться…[2]
А, ум ди-дум, ди-дум.– Уйди с дороги! – заорал кто-то из обгонявшей машины и трижды просигналил.
– Извиняюсь, извиняюсь, извиняюсь, – тоже трижды отозвался Вулли и дружески помахал рукой.
Вернувшись на полосу, Вулли подумал, что действительно не стоит вести машину с картой на коленях, глядя то на нее, то на шоссе. Поэтому, держа руль левой рукой, он правой поднял карту. Теперь он мог одним глазком поглядывать на дорогу, а другим на карту.
Накануне, на заправке «Филипс 66» Дачес добыл карту автомобильных дорог Америки и дал ее Вулли, объяснив, что поскольку он за рулем, Вулли будет штурманом. Такая ответственность слегка испугала Вулли. Когда тебе дают карту на заправочной станции, размер у нее почти идеальный – как у программки в театре. Но чтобы читать карту, ты должен ее раскладывать и раскладывать, пока Тихий океан не упрется в рычаг скоростей, а Атлантический не заплещется о пассажирскую дверь.
Если карту с бензозаправки развернуть полностью, голова закружится от одного ее вида: так она исчерчена сверху донизу и слева направо магистралями, объездными дорогами и тысячами проселков, и все помечены крохотными названиями или крохотными цифрами. Она напоминала Вулли учебник по биологии в «Святом Павле». Или в «Святом Марке»? В общем, на левой странице было изображение человеческого скелета. Когда подробно рассмотришь скелет со множеством костей и косточек и перевернешь страницу, полагая, что скелета там не будет, он оказывается там же – потому что следующая страница прозрачная! Она из прозрачной пленки, и на ней видишь прямо поверх скелета нервную систему. А когда перевернешь еще одну страницу, можешь рассматривать и скелет, и нервную систему, и систему кровообращения с ее синими и красными линиями.
Вулли понимал, что эта многослойная иллюстрация сделана для того, чтобы прояснить предмет, – но на самом деле она приводила в замешательство. Кто изображен – мужчина или женщина? Старый человек или молодой? Черный или белый? А кровяные тельца и нервные импульсы, движущиеся по сложным сетям, – откуда они знают, куда им надо двигаться? И когда попали туда, как потом находят дорогу домой? Вот на что была похожа дорожная карта «Филипс 66» – на иллюстрацию с сотнями артерий, вен и капилляров, без конца разветвлявшихся, так что, двигаясь по любой из них, ты не знаешь, куда попадешь в итоге.
А с салфеткой из «Хауарда Джонсонса» обстояло совсем не так! Ее не надо было раскладывать. И она не была исчерчена магистралями и проселками. Дорог на ней было ровно столько, сколько надо. И те, которые с названиями, названы отчетливо, а которые не названы отчетливо, те без названия.