Еще одна похвальная особенность карты «Хауарда Джонсонса» – иллюстрации. Большинство картографов очень умело все уменьшают. Штаты, города, реки, дороги – все у них мелкое. А на салфетке «Хауарда Джонсонса» города, реки, дороги тоже мелкие, но добавлены иллюстрации, где вещи крупнее, чем полагалось им здесь быть. Вроде пугала в нижнем левом углу – оно показывает, где кукурузные поля. Или тигр в верхнем правом углу – показывает, где зоопарк Линкольн-парка в Чикаго.
Так же вот и пираты рисовали свои карты сокровищ. Океан, острова изображали мелко и упрощенно, а потом добавляли большой корабль невдалеке от берега, большую пальму на берегу, скалы на горе в форме черепа, ровно в пятнадцати шагах от места, обозначенного крестиком.
В квадратике справа внизу была карта внутри карты – центральная часть города. По этой карте, если свернуть направо, на Вторую улицу, и проехать полтора дюйма, попадаешь в Парк Свободы, и посреди него – громадная статуя Авраама Линкольна.
Вдруг левым глазом Вулли увидел указатель на Вторую улицу. Он круто повернул – и снова под возмущенные гудки.
– Извиняюсь, – крикнул он.
Подавшись к рулю, он увидел впереди зелень.
– Поехали. Поехали.
Через минуту он приехал.
Остановившись у бордюра, он открыл дверь, и ее чуть не снес проезжавший седан.
– Уух!
Вулли захлопнул дверь, сидя перебрался направо, вылез через пассажирскую дверь, дождался окна в потоке машин и перебежал улицу.
В парке был ясный солнечный день. Деревья в листве, кусты в цвету, и маргаритки по обе стороны дорожки.
– Поехали, – сказал он снова и прибавил шагу.
Но вдруг дорожку с маргаритками пересекла другая, и Вулли очутился на распутье: пойти налево, пойти направо или пойти прямо. Пожалев, что не захватил салфетку-карту, Вулли посмотрел во все три стороны. Налево были деревья, кусты и темно-зеленые скамейки. Направо – деревья, кусты, скамейки и человек в мешковатом костюме и вялой шляпе, смутно знакомый. Но впереди, если прищуриться, – как будто фонтан.
– Ага! – крикнул он.
Потому что по опыту Вулли знал: статуи часто стоят неподалеку от фонтанов. Например, статуя Гарибальди в Вашингтон-Сквер-парке или статуя ангела на большом фонтане в Центральном парке.
Окрыленный, Вулли подбежал к бортику фонтана и остановился в освежающей водяной пыли, чтобы сориентироваться. Оказалось, что от фонтана отходят восемь дорожек (включая ту, по которой он прибежал). Не поддаваясь разочарованию, Вулли стал обходить фонтан по часовой стрелке и заглядывать в каждую дорожку, держа ладонь козырьком над глазами, как капитан в море. И вот, в конце шестой дорожки, – собственной персоной Честный Эйб.
Из уважения к статуе Вулли не побежал, а пошел туда широким линкольновским шагом и остановился перед монументом.
Какое удивительное сходство, думал Вулли. Передана не только внушительность фигуры, но и моральная твердость. Линкольн был изображен так, как ты и ожидал, – с окладистой бородой, в длинном черном сюртуке, – но тут скульптор добавил необычное: в правой руке президент держал шляпу, как будто только что снял ее, встретив на улице знакомого.
Вулли сел на скамью напротив статуи и вернулся мыслями к вчерашнему дню, когда Билли на заднем сиденье машины Эммета объяснял историю шоссе Линкольна. Билли сказал, что, когда шоссе только начали строить (в тысяча девятьсот каком-то году), энтузиасты вдоль всей дороги покрасили сараи и столбы заборов красными, белыми и синими полосами. Вулли очень живо это себе представлял, потому что Четвертого июля родители развешивали красные, белые и синие ленты на балках в гостиной и на перилах веранды.
И как же любил Четвертое июля его прадед!
Ему было безразлично, с ним или еще где-нибудь будут праздновать младшие День благодарения, Рождество и Пасху. Но в День независимости о прогулах не могло быть и речи. Все дети, внуки и правнуки обязаны были собраться у него в Адирондакских горах, из какой бы дали им ни пришлось ехать.
И собирались!
Первого июля члены семьи начинали подъезжать на машинах и поездах, приземляться на аэродромчике в двадцати милях от дома. К вечеру второго все спальные места были разобраны: бабушками, дедушками, дядьями и тетями – в спальнях, родственниками помоложе – на застекленной веранде, а всеми остальными, кому посчастливилось быть старше двенадцати, – в палатках под соснами.
А Четвертого июля – пикник на лужайке, гонки каноэ, соревнования по плаванию, по стрельбе из винтовок и луков и многолюдная игра «Захвати флаг». В шесть часов ровно – коктейли на веранде. В половине восьмого звонок, и все собираются в доме ужинать жареными цыплятами, кукурузой в початках и знаменитыми черничными кексиками, которые испекла Дороти. А в десять дядя Боб и дядя Рэнди гребут к плоту посреди озера, чтобы запустить фейерверк, купленный ими в Пенсильвании.
«В каком восторге был бы Билли», – с улыбкой подумал Вулли. В восторге от лент на изгороди, от палаток под деревьями, от корзинок с черничными кексиками. Но больше всего ему понравился бы фейерверк – начинается свистом и хлопками и разрастается, разрастается, заполняет все небо.