Шоссе Линкольна

Но когда посмотрел на мальчика – тот раскачивался, сидя с рюкзаком на коленях, далеко от дома, голодный, и ехал не туда, – пастор Джон ощутил прилив христианского сочувствия. В минуту радостного возбуждения он подумал, что мальчик послан ему Богом. Но что, если наоборот? Если Бог послал его мальчику? Не Бог Авраама, который скорее поразит грешника, чем назовет по имени, но Бог Иисуса. Или сам Иисус, заверивший нас, что как бы ни заблуждались мы, можем обрести прощение и даже искупление, перенаправив наши стопы на путь добродетели.

Может быть, ему предназначено помочь мальчику продать коллекцию. Благополучно довезти его до города и от его лица договориться с евреями, так, чтобы его не надули. Тогда Джон отведет его на Пенсильванский вокзал и посадит на поезд в Калифорнию. В обмен попросит только о номинальном пожертвовании. Например, десятину. Но под высокими сводами вокзала, в окружении попутчиков, мальчик настоит на том, чтобы свалившееся с неба разделить пополам!

При этой мысли пастор Джон улыбнулся.

А что, если мальчик передумает?

Что, если в лавке на Сорок седьмой улице он вдруг не захочет продавать коллекцию? Что, если прижмет банку к груди так же крепко, как сейчас – рюкзак, и объявит во всеуслышание, что это его монеты? Ох, как же обрадуются евреи! С каким удовольствием вызовут полицию и покажут пальцем на пастора, чтобы его уволокли.

Нет. Если вмешался Бог, то затем, чтобы послать мальчика ему, а не наоборот.

Он посмотрел на Уильяма и почти сочувственно покачал головой.

Но при этом не мог не отметить, до чего крепко он держит рюкзак. Он прижимал его к груди, обняв обеими руками, подняв колени и положив на него подбородок, как будто хотел сделать его невидимым невооруженному глазу.

– Скажи мне, Уильям. Что еще у тебя есть в этой сумке?

Мальчик, не вставая и не выпуская мешок, стал отъезжать по шершавому пыльному полу.

Ага, отметил пастор. Смотри, как он отодвигается, держась за мешок. Что-то там есть еще в мешке, ей-богу. Я должен выяснить.

Пастор Джон встал, и тут же лязгнула сцепка – поезд тронулся.

«Прекрасно, – подумал пастор Джон, надо освободить мешок от мальчика, а мальчика – от вагона. И доехать до Нью-Йорка в мирном одиночестве, с сотней долларов, а то и больше».

Вытянув руки, пастор сделал маленький шаг, а мальчик тем временем уперся спиной в стену. Пастор сделал еще шаг, мальчик стал сдвигаться вправо и оказался в углу – дальше двигаться было некуда.

Пастор Джон сменил тон с обвинительного на разъясняющий.

– Я вижу, ты не хочешь, чтобы я заглянул в мешок. Но я должен – такова воля Господа.

Мальчик по-прежнему качал головой, но теперь закрыв глаза, как человек, сознающий наступление неизбежного, но не желающий это видеть.

Джон медленно протянул руку, взялся за мешок стал поднимать его. Но мальчик держал крепко. Так крепко, что Джону пришлось поднимать мешок вместе с мальчиком.

Пастор Джон хохотнул – его рассмешила комичность ситуации. Такое могло бы происходить в каком-нибудь фильме Бастера Китона.

Но чем больше старался пастор поднять рюкзак, тем крепче за него держался мальчик, и чем крепче он держался, тем яснее становилось, что в рюкзаке что-то ценное.

– Ну, хватит, – сказал Джон уже несколько раздраженным тоном.

Но мальчик, закрыв глаза, качал головой и только повторял свое заклинание, все громче и отчетливее.

– Эммет, Эммет, Эммет.

– Здесь нет Эммета, – успокоил его Джон, но мальчик и не думал отпускать мешок.

Пастору Джону ничего не оставалось, как ударить его.

Да, он ударил мальчика. Но ударил, как классная наставница ударяет ученика, чтобы исправить его поведение или освежить внимание.

По щекам мальчика потекли слезинки, но он по-прежнему не открывал глаза и не выпускал мешок.

С легким вздохом пастор Джон крепко взялся за мешок правой рукой, а левую отвел. Теперь он ударит мальчика так, как бил его отец, – крепко, по лицу, тыльной стороной ладони. Иногда, как говаривал отец, чтобы произвести впечатление на ребенка, надо ему впечатать. Но раньше, чем рука его пришла в движение, сзади раздался тяжелый стук.

Не отпуская мальчика, Джон обернулся.

В дальнем конце вагона стоял шестифутовый негр, спрыгнувший из люка.

– Улисс! – удивился пастор.

Несколько секунд негр молчал и не шевелился. Наверное, еще плохо видел происходящую сцену в полутьме после дневного света. Но глаза приспособились быстро.

– Отпусти мальчика, – спокойно сказал он.

Но пастор и не держал мальчика. Он держался за мешок. И, не отпуская его, стал поспешно объяснять ситуацию.

– Этот воришка пролез в вагон, когда я крепко спал. К счастью, проснулся, пока он шарил в моем мешке. Началась возня, мои сбережения просыпались на пол.

– Отпусти мальчика, пастор. Повторять не буду.

Пастор Джон посмотрел на Улисса и неохотно отпустил мешок.

– Ты совершенно прав. Дальше вразумлять его бесполезно. Он уже усвоил урок. Только соберу мои доллары и уложу в мой мешок.

Мальчик почему-то не возражал.

Но, к некоторому удивлению пастора – не из страха. Наоборот: он уже не качал головой, закрыв глаза, а с изумлением глядел на Улисса.