Шоссе Линкольна

Но теперь поезд двигался, слегка мотаясь, и набирал ход. Эммет прикинул, что скорость еще миль двадцать в час, но все равно ощущал напор воздуха, перепрыгивая с крыши на крышу. Если разгонится до тридцати, надо будет хорошенько разбежаться перед прыжком, а если дойдет до сорока, неизвестно, сможет ли он вообще перепрыгивать.

Эммет побежал.

Он не помнил, сколько вагонов он пробежал утром, пока не добрался до пульмана. С тревогой он смотрел на крыши – не видно ли где открытого люка. Но увидел другое впереди, за полмили – поезд входил в поворот. Поворачивал поезд, полотно было неподвижно, но с точки зрения Эммета выглядело это так, как будто поворот набегал на вереницу вагонов, неотвратимо приближаясь, как горб бежит по веревке, когда ее встряхнешь.

Эммет побежал изо всех сил в надежде, что успеет перепрыгнуть на следующий вагон до поворота. Но поворот начался раньше, чем он рассчитывал, – как раз когда он прыгнул. Вагон качнуло, Эммет приземлился неровно, пролетев вперед по инерции, и распластался на крыше так, что одна ступня торчала за краем.

Боясь выпустить наволочку, Эммет судорожно искал, за что бы схватиться свободной рукой. Не глядя, нащупал металлический выступ и подтянулся к середине крыши.

Он ползком вернулся к торцу вагона, на который только что перепрыгнул. Нащупал ногой лестницу, еще отполз назад, слез и повалился на узкую площадку, тяжело дыша и проклиная свою глупость.

О чем он думал? Прыгая с крыши на крышу? Ведь мог свалиться с поезда. Что было бы тогда с Билли?

Теперь поезд мчался со скоростью пятидесяти миль, самое малое. Когда-то в течение часа он сбавит ход, и тогда можно будет без риска добраться до своего вагона. Эммет посмотрел на часы брата: стекло раздавлено, секундная стрелка замерла на месте.

Пастор Джон

Когда пастор Джон увидел, что кто-то спит в вагоне, он хотел было уйти. Если путь далекий, попутчика иметь неплохо. Поездка в товарном вагоне – дело долгое, с удобствами скудно, а у всякого человека, хоть и бродяги, всегда найдется история, или поучительная, или занятная. Но с тех пор, как Адам в последний раз увидел Эдемский сад, грех поселился в сердцах людей, и даже те, кто по натуре добр и кроток, могут вдруг сделаться жестокими и алчными. Так что, когда усталый путник имеет в своем распоряжении полпинты виски и восемнадцать долларов, заработанных в поте лица, разум подсказывает воздержаться от благ товарищества и проводить часы в безопасном уединении.

Так думал пастор Джон, когда увидел, как незнакомец сел, включил фонарь и навел узкий луч на страницу большой книги – и оказался всего лишь мальчиком.

«Беглец», – подумал пастор Джон с улыбкой.

Ясно: поссорился с родителями, рюкзак на плечо и ходу, как Том Сойер, – раз такой читатель. Когда доедет до Нью-Йорка, уже обрадуется, что его опознают и вернут строгому, сердитому отцу и в объятия ласковой матери.

Но до Нью-Йорка еще целый день пути, и хотя мальчики бывают наивными, неопытными, взбалмошными, они не лишены практической сметки. Если взрослый разгневанный мужчина может выскочить в одной рубашке, мальчик-беглец всегда предусмотрительно захватит сэндвич. Может, даже остатки курицы, поджаренной вчера вечером. И еще надо подумать о фонарике. Сколько раз за последний год пастор Джон мечтал, чтобы провидение послало ему фонарь! Не сочтешь, сколько раз.

– А, приветствую!

Не дожидаясь ответа, пастор Джон спустился по лесенке и, отряхнув пыль с коленей, отметил про себя, что мальчик, хоть и посмотрел на него с удивлением, проявил воспитанность: не посветил фонарем на лицо пришедшего.

– Для пехотинцев Господа, – начал пастор Джон, – часы долги, а удобства скудны. И я лично был бы рад обществу. Не возражаешь, если я подсяду к твоему огоньку?

– Моему огоньку? – повторил мальчик.

Пастор Джон показал на фонарик.

– Извини меня. Я выразился в поэтическом смысле. Это профессиональная слабость духовных лиц. Пастор Джон, к твоим услугам.

Пастор Джон подал руку, мальчик встал и пожал ее, как джентльмен.

– Меня зовут Билли Уотсон.

– Рад знакомству, Уильям.

Хотя подозрительность стара как грех, мальчик даже намека на нее не выразил. Но проявил некоторое любопытство.

– Вы настоящий пастор?

Пастор Джон улыбнулся.

– В моем распоряжении нет колокольни и колоколов, мой мальчик. Как у тезки моего Иоанна Крестителя, моя церковь – открытая дорога, а паства моя – простые люди. Но да, пастор я настоящий, более настоящих едва ли встретишь.

Мальчик сказал:

– За два дня встречаю второго священнослужителя.

– Расскажи-ка.

– Вчера я познакомился с сестрой Агнессой из «Святого Николая» в Льюисе. Вы ее знаете?

– Я много знал сестер в свое время, – сказал пастор, мысленно подмигнув. – Но, кажется, не имел удовольствия знать сестру по имени Агнесса.

Пастор Джон улыбнулся мальчику и позволил себе сесть. Мальчик тоже сел, и Джон, выразив свое восхищение фонарем, спросил, нельзя ли рассмотреть его поближе. Ни секунды не колеблясь, мальчик отдал его.

– Это фонарь из армейских излишков, – объяснил он. – Со Второй мировой войны.