Шоссе Линкольна

Сначала его насторожили птицы. Вернее, их отсутствие. Когда без конца ездишь по стране, пояснил Улисс, тебя всегда и везде сопровождают птицы. Едешь из Майами в Сиэттл или из Бостона в Сан-Диего – пейзажи повсюду разные. Но куда бы ты ни поехал, там всегда будут птицы. Голуби или ястребы, кондоры или кардиналы, сойки или дрозды. Когда ты все время в пути, то на рассвете просыпаешься под их пение, а в сумерках засыпаешь под их щебет.

Но тогда…

Улисс шагал по проселочной дороге и не видел ни одной птицы: они не кружили над полями и не сидели на телефонных проводах.

Потом караван автомобилей. Если утром мимо Улисса лишь иногда неторопливо проезжал пикап или седан, то теперь прямо на него стремительно неслись пятнадцать самых разных машин – даже черный лимузин. Они ехали так быстро, что ему пришлось сойти с обочины, чтобы не задело вылетающей из-под колес щебенкой.

Посмотрев вслед промчавшимся автомобилям, Улисс повернулся взглянуть, откуда они приехали. И увидел, что небо на востоке из голубого стало зеленым. А Билли прекрасно известно, что в этой части страны зеленое небо может означать только одно.

Позади Улисса, насколько хватало глаз, тянулись только поля кукурузы, доходившей ему до колен, но впереди недалеко была ферма. Небо темнело с каждой минутой, и Улисс побежал.

Приблизившись, Улисс увидел, что дом уже заколочен, а двери и ставни заперты. Увидел, как хозяин запирает сарай и бежит ко входу в убежище, рядом с которым уже стоят его жена и дети. Фермер подбежал к ним, и мальчик показал на Улисса.

Когда четверо посмотрели в его сторону, Улисс замедлился до шага и опустил руки.

Фермер велел жене и детям спускаться в убежище: сначала жена, чтобы могла помочь детям, потом дочь, потом сын, который не сводил взгляд с Улисса, пока не скрылся из виду.

Улисс думал, что отец последует за семьей вниз, но он склонился над ходом, сказал что-то напоследок, опустил люк и, повернувшись к Улиссу, стал ждать его приближения. Может, на люке нет замка, подумал Улисс, и фермер решил, что, если случится столкновение, то драться лучше на поверхности. Или, может, считал, что отказывать другому в укрытии можно только стоя лицом к лицу.

В знак уважения Улисс остановился в шести шагах: достаточно близко, чтобы вести беседу, и достаточно далеко, чтобы не представлять угрозы.

Двое разглядывали друг друга, а ветер уже начал поднимать пыль у их ног.

– Я не из этих мест, – сказал Улисс. – Я простой христианин и держу путь в Де-Мойн, чтобы сесть на поезд.

Фермер кивнул. Его кивок значил, что он верит: Улисс – христианин и хочет сесть на поезд, – но еще, что в сложившихся обстоятельствах ни то, ни другое не имеет значения.

– Я тебя не знаю, – сказал он просто.

– Это так, – согласился Улисс.

На секунду Улисс задумался, не помочь ли фермеру узнать его: назвать себя, рассказать, что вырос в Теннесси, что он ветеран и что когда-то у него тоже были жена и ребенок. Но не успев еще додумать мысль, Улисс понял, что и это не будет иметь значения. Он понял это – и принял.

Потому что, случись все наоборот – если бы это Улисс собирался спуститься в укрытие, которое вырыл своими руками, чтобы уберечь семью, а перед ним вдруг возник рослый белый мужчина – не с радостью он встретил бы его. И тоже отправил бы своей дорогой.

В конце концов, почему мужчина в расцвете сил ходит по стране пешком с одним только холщовым мешком за плечами? С ним ведь все яснее ясного. Он оставил семью, город, церковь и выбрал нечто иное. Выбрал жизнь без бремени и без ответа, жизнь одинокую. И раз он так настойчиво к этому шел, то ни на какое другое отношение рассчитывать не может.

– Я понимаю, – сказал Улисс, хотя мужчина ничего не объяснял.

Фермер задержал взгляд на Улиссе, затем, повернувшись, указал на тонкий белый шпиль над рощей.

– До унитарианской церкви не больше мили. Там есть подвал. Успеешь, если побежишь.

– Спасибо, – сказал Улисс.

Они стояли друг против друга, и Улисс понимал, что фермер прав. У него есть шанс добраться до церкви вовремя, если побежит изо всех сил. Но убегать на глазах у другого мужчины Улисс не собирался, каким бы хорошим ни был совет. Это было делом чести.

Подождав немного, фермер, видимо, понял это и, покачав головой – не виня себя, не виня никого, – поднял крышку люка и спустился к семье.

Взглянув на шпиль, Улисс понял, что самый короткий путь до церкви лежит через поле, а не по дороге, и так и побежал – напрямик. Но скоро осознал, как ошибся. Хотя кукуруза едва доходила до колена, а ряды были широкими и ухоженными, мягкая, неровная земля затрудняла движение. Через сколько полей пришлось ему пробираться в Италии – он должен был сообразить. Но возвращаться на дорогу было поздно, и, не сводя взгляда со шпиля, он бежал изо всех сил.

Он был уже на полпути, когда перед ним справа от церкви появилась воронка – темный перст, спускающийся с небес, – мрачное перевернутое отображение церковного шпиля, несущее в себе не утешение, а смерть.