Шотландский ветер Лермонтова

«Джордж Лермонт» – значилось рядом с датой.

– А вот и он. Тогда его назначили настоятелем.

– И сколько он тут… настоял?

– Двадцать два года. Видишь, в 1531 году приором назначили другого – Александра… Дунбара, – прочел я.

Слева от панели со списком находилась картина, ничуть не уступавшая в яркости витражам под потолком: выполненная в духе абстракционизма, она изображала корабль с молящимися монахами на борту. Мы обошли экспозицию кругом. На большинстве панелей висели таблички с короткими текстами, посвященными жизни в аббатстве, и фотографии, иллюстрирующие эти тексты. На всех снимках монахи были облачены в классические белые одежды – отличительную черту бенедиктинцев.

Мы успели вдоволь налюбоваться экспозицией, когда дверь – та самая, что находилась под витражами – распахнулась, и внутрь зала один за другим стали входить обитатели аббатства. Впрочем, надолго они не задерживались: одарив нас удивленными взглядами, они с легкими улыбками на лицах тут же отправлялись в следующий зал. Вскоре мы снова остались возле экспозиции вдвоем.

– Что это было? – спросил Чиж.

– Полагаю, служба кончилась, и они возвращаются в свои кельи… или идут на ужин. Судя по времени, это вполне может быть ужин.

– Пойдем на улицу? – предложил Вадим.

– Зачем?

– Пить охота, а вода в кофре осталась.

– Ну, пойдем.

На парковке нас ждал сюрприз: один из монахов, лысоватый, в белой рясе и очках с круглыми стеклами, с интересом рассматривал мой «Бонневиль».

– Добрый вечер! – поприветствовал я его.

Обитатель аббатства от неожиданности вздрогнул и, повернувшись к нам, воскликнул:

– Добрый вечер, господа! Это же ваши мотоциклы?

– Да, наши, – кивнул я.

Мы подошли к «Бонневилю».

– У меня в молодости тоже был «Бонневиль», – сказал монах. – Обожал его. Но новый мне нравится даже больше. Изумительная машина.

– Согласен, прекрасная.

Еще раз погладив взглядом мой байк, монах повернулся ко мне и сказал:

– Простите, что не представился сразу…. залюбовался. Меня зовут брат Паскаль. Я, как вы понимаете, живу и тружусь в аббатстве Плискарден вместе с другими последователями Святого Бенедикта. А вы, господа, судя по акценту, приехали издалека?

– Из России. Меня зовут Максим, а это – Вадим.

– Очень приятно, Максим, Вадим…

– Мы путешествуем по шотландским местам рода Лермонтов, вот и к вам заехали.

– В самом деле? – обрадовался монах. – Лермонты? Я большой поклонник русского поэта Лермонтова!

Тут уж настал мой черед удивляться. Бабушка Одри, теперь вот – брат Паскаль… Мне начинало казаться, что в Шотландии каждый второй знаком с творчеством Михаила Юрьевича.

– А что из Лермонтова вам больше всего нравится?

– Вы будете смеяться, но это – «Демон», – сообщил брат Паскаль.

Я не сдержался – улыбнулся.

– Серьезно?

– Да, совершенно! Это иронично, я понимаю, но только на первый взгляд! Главный герой Лермонтова – демон, физически неспособный жить в мире людей. Он изнывает от одиночества, но до встречи с Тамарой не испытывает ничего, кроме презрения. Потом же, обуянный страстью, демон убивает свою любовь и ее мужа и вновь остается один. Этот мир для него не создан… в отличие от людей, которые тут живут. Бог дал людям великий дар – любить друг друга, и Лермонтов, как мне кажется, хотел обратить внимание именно на этот аспект.

– А вам не кажется, брат Паскаль, что при этом самого себя он как раз отождествлял с демоном? – спросил я. – Неспособность любить по-настоящему – это же было в Лермонтове, он пробовал любить – и разочаровывался. И пусть это не приводило к чьей-то смерти, но умирала сама любовь…

– Да, наверное, вы правы, – помедлив, произнес бенедиктинец. – Вспоминаю «Нищего», где бедняку вместо милостыни вложили в руку камень… Камень тут тоже, как символ безответной, невозможной любви…

– Да-да! – закивал я. – По мне, так это вполне укладывается в образ Лермонтова-фаталиста…

– Большинство людей – фаталисты, – усмехнулся брат Паскаль.

– Разве? – удивился я.

– Ну, вы ведь, полагаю, не раз слышали выражения в духе «на все воля Божья»? – с улыбкой заметил мой собеседник. – Смирение с тем, что все предопределено Всевышним – это ли не есть фатализм?

Тут настал мой черед крепко задуматься.

– Мне кажется, Лермонтов просто любил испытывать судьбу, будто бы заигрывать с ней, – сказал брат Паскаль. – Любая дуэль для него была подлинной проверкой мироздания – сейчас ли оно оборвет его жизненный путь или же позволит пожить еще?

– По-вашему, он мог бы прожить еще, если бы выстрелил в Мартынова, а не в небо? – спросил я.

– Мне, как и любому другому человеку на Земле, это неведомо, – с загадочной улыбкой сказал брат Паскаль. – Но вот вам для размышления другой любопытный факт: вы знали, что незадолго до этой дуэли Лермонтов, решая, остаться ли ему в Пятигорске или уехать на службу, подбрасывал монетку, чтобы определиться с выбором?

– И что, выпало остаться в Пятигорске? – удивленно вопросил Чиж.

– Как видите…

– Да уж, бывает же… – пробормотал Вадим. – Удивительная судьба представителя удивительного рода…

– Кстати, о роде, – спохватился Паскаль. – Вы уже видели герб Лермонтов, который хранится у нас в аббатстве?