ШОУ

В это время посреди веселой суматохи, которую создавали на сцене одетые в кукольные наряды артисты, над манежем, на высоте 20 метров, появилось кольцо. Оно зависло, как мираж, в облаках искусственного дыма, слабо раскачиваясь и вращаясь. Туда, в эту окружность впрыгнул Кин. Одетый в маску с приклеенной улыбкой и смешными ушами, он повис, раскачиваясь над замершим в ожидании залом. Единственный раз за весь спектакль музыка умолкала, а все артисты, униформисты и заинтригованные зрители как по команде задирали головы.

Кин зацепился ступнями за кольцо и повис вниз головой. Вслед за этим он обычно падает вниз, в самый последний момент ловко увернувшись от столкновения с поверхностью. Этот трюк называется «капля». И каждый раз Кин стремится сделать свой коронный поворот всё позднее и позднее, всё ближе и ближе к жесткому желтому мату… Его выход из смертельного пике всегда встречают свистом и аплодисментами.

Виэра поневоле приготовилась в очередной раз испытать этот сладкий ужас, природу которого она до конца не понимала. Но что это? Дожидаясь, когда вращение кольца замедлится, Кин медленно достает из кармана своей игрушечной формы черную повязку и на глазах у всего зрительного зала, Марго, Виэры, Лего, сидящего за пультом, завязывает себе глаза!.. И срывается головой вниз…

…В этот вечер у Виэры была назначена встреча в городе. Знакомый телевизионщик пригласил поужинать в ретро-кафе.

Она долго пыталась отыскать назначенное место, постоянно созваниваясь с приятелем по телефону, заодно вспоминая, как он выглядит, этот человек, с которым она познакомилась на каком-то семинаре. Кажется, он был невысокого роста, пожилой, благообразный. Нужно было точно знать, чтобы различить его в полумраке кафе. Не то чтобы у Виэры плохая память на лица – просто они ей не запоминаются.

Она прекрасно понимала, что из встречи ничего хорошего не выйдет – все ее мысли были заняты чудовищной авиакатастрофой и гибелью Виктора. Но к тем ужасным впечатлениям добавились не менее сильные, которые она испытала только что, взволнованно наблюдая за смертельным пике бесстрашного трюкача.

Что стоили бы все рассказы о теракте 11 сентября, если бы поблизости не было камеры CNN? Если бы этот факт не вызвал сопричастность зрителей во всем мире, наблюдавших за чудовищным событием в самый его момент?

Ей вспомнилось, что во время зловещего события она находилась в массажном кабинете. Косметолог усердно проработал спину и воротниковую зону, и ей на лицо положили питательную маску. Вдруг из холла послышались невнятные возгласы. В простыне и с маской на лице Виэра выбежала к телевизору, который показывал, как уже второй самолет врезается в тело небоскреба. Не волновало, что у телевизора толпились охранники, мужья, ожидающие жен, сами жены, ожидающие косметического сеанса… И едва ли не первый вопрос, который задала себе тогда Виэра: откуда на крыше здания напротив Всемирного торгового центра взялась камера CNN? Неужели она, как в фильме Энди Уорхола, гениального изобретателя поп-арта, всегда наблюдала за происходящим в режиме реального времени? Уорхол породил жанр реалити-шоу: когда ничего не происходит – и именно это составляет суть артефакта. Сколько же надо ждать, чтобы что-нибудь произошло…

После спектакля, она, сжав в кулак нервы, подошла к Кину, который переодевался рядом с гримеркой:

– Покажи повязку, – довольно резко потребовала она.

– У меня ее нет.

Кин смотрел мимо ее лица.

– А где она?

– Сдал вместе с костюмом в стирку.

Она усмехнулась. Врет. Спрятал где-нибудь.

– Честно, сдал… А что, вам понравилось?

Это он произнес уже вслед ее уходящей спине.

«Ты поняла? – натягивая джинсы и поправляя футболку на груди, думал Кин. – Я это сделал ради тебя! Вот ради того, чтобы ты подошла ко мне с этим дурацким вопросом, чтобы ты сидела там, наверху, в своей VIP-ложе, зажав руками рот, как ты сидела, – ведь я смотрел на тебя, хотя это было необязательно, я и так знал, что именно ты чувствуешь в тот момент. Ради этого – хоть как это назови! – ради твоих чувств!»

Он резко схватил рюкзак, двинул ногой по лежащей на полу штанге, которую оставил Ште, и отправился домой: играть на клавишах и рыться в Интернете.

…В поисках ретро-кафе Виэра всё размышляла: как тонко и точно он поступил. Сколь меток и четок был его посыл. Он летел вниз – как тот самолет, который разбился; он надел черную повязку на глаза – как в той эротической сцене фильма, который она ему дала. Это был траур в память о тех, кого я потеряла, и напоминание о том, что он рискует жизнью каждый раз.

Холодок понимания настиг ее на самом входе в кафе: разлетевшийся навстречу пожилой джентльмен был неуместной помехой ее переживаниям, а вовсе не приятным собеседником, как ему казалось…

Она слушала в пол-уха его комплименты, его рассказы о себе, его предложение преподавать журналистику в Медиа-академии, которой он руководит. В ушах стоял звон – две чудовищные истории, одна из которых дополняла другую. Наконец, и джентльмен понял, что она неадекватна:

– Вам плохо? Что-то Вы меня не слушаете… Или не слышите…