Шпага и кнут

Мельник удивленно взглянул на жену. Похоже, его супруга решила скрыть от ростовщика, что арестованную альгвазилами девушку сопровождает спутница. Впрочем, озабоченный собственными переживаниями, да вдобавок еще и окривевший сеньор Гериссио не заметил недоумение мельника.

– Вы послали за доктором ради работника? – озадаченно переспросил ростовщик.

– Он очень хороший работник, – поспешил выгородить жену мельник.

– Вижу, дела у вас идут слишком хорошо, если вы в состоянии пользоваться услугами такого дорогостоящего лекаря, как доктор Келистиано, для своего работника, – заметил ростовщик. – В прошлом году вы не очень-то спешили рассчитаться со мной по долгам и уверяли, что очень ограничены в средствах.

– Да, сейчас дела идут немного получше, – согласился мельник, про себя от души пожалев, что арестованная постоялица не выбила ростовщику оба глаза и десяток зубов в придачу.

Еще некоторое время посетовав на тяжелые времена, при которых так трудно жить порядочному честному человеку, ростовщик, в конце концов, забрался в свой экипаж и покинул двор.

Мельник взглянул на жену и пробормотал:

– Ладно ли мы сделали? Если судья узнает…

– Не узнает, – отмахнулась женщина. – Через пару дней девочка поднимется на ноги и уедет. Не знаю, что там в городе случилось, но у меня больше доверия к нашим гостьям, чем к этому прощелыге. Даже если все и правда, поделом ему. Ты вспомни, как в прошлом году он чуть не обобрал нас до нитки, кровосос.

– Это да, – согласился мельник.

– А девочке пока ничего не скажем, ни к чему ей лишние переживания.

К девочке, то есть к Катарине, и в самом деле через два дня силы вернулись практически полностью. Доктор Келистиано хоть и драл за свои услуги три шкуры, однако, надо отдать ему должное, дело свое знал исправно. Впрочем, выздоровлению способствовала еще и собственная злость девушки. Не видя рядом с собой Лионеллы, Катарина пребывала в полной уверенности, что неверная подруга попросту бросила ее на произвол судьбы, сама же отправилась дальше. Догнать теперь цыганку не представлялось возможным – Катарина даже не знала в какую сторону ехать и где искать пропавшего отпрыска короля Фернара. Оставалось признать собственное поражение в соперничестве и с позором вернуться домой. Конечно, пальцем в нее никто тыкать не будет, но сама-то Катарина теперь знает, что бесславно потерпела поражение от простой цыганки-бродяжки.

Однако, узнав от мельника и его жены истинную причину отсутствия Лионеллы, Катарина тут же решила повременить с возвращением в отцовский замок. В первое мгновение, чего греха таить, девушка испытала злорадное удовлетворение – наконец-то негодная воровка попалась и получит по заслугам. Но, хорошенько подумав, Катарина пришла к выводу, что в случившемся есть изрядная доля и ее вины. Не так уж трудно догадаться, чего ради Лионелла обтрясла городского ростовщика и чем и за что расплатилась с доктором Келистиано.

Попрощавшись с добрыми хозяевами мельницы, давшими ей приют, Катарина подхватила свою шпагу и кнут Лионеллы, сохраненный мельником, и направилась к городу.

В городе девушка оказалась как нельзя более вовремя. Как она узнала от прохожих, именно сегодня был так называемый день судебных разбирательств и как раз сейчас на центральной площади перед королевской резиденцией начинались эти самые разбирательства.

На площади толпился народ – похоже, горожане были охочи до подобных зрелищ. Впрочем их можно было понять – какое-никакое, а развлечение. Конечно, сейчас не то, что в былые времена – никого принародно не вешают, головы не рубят, не четвертуют и на кострах не сжигают, но и просто посмотреть, как кого-то секут плетьми за провинности, бывает занимательно, лишь бы самому не оказаться на его месте.

На возвышении стоял большой дубовый стол, за которым с важным видом восседал пожилой человек в черной мантии. Округлая фигура и пухлое лицо без признаков какой-либо растительности, даже бровей, в обрамлении курчавых локонов рыжеватого парика делали его удивительно похожим на женщину. Из разговоров в толпе Катарина узнала, что это сам его честь Гардилерго – единственный, а потому главный судья города.

С краешку за тем же столом скромно примостился щупленький тощенький писарь-канцелярист. Перебирая свитки, писарь во всеуслышание оглашал суть рассматриваемого дела зычным басом, совсем не вяжущимся с его тщедушным телосложением. Похоже, все здоровье клерка ушло в глотку.