Шпана и первая любовь 2

– Ах, вот так? – Ирина носовым платком прижала крыло носа. – Старая кляча, говоришь. А лошадь – этакий эвфемизм к слову страшная? И лучше бы прикрыться рыцарским доспехом? – Она поднялась с дивана, подошла к старинной этажерке. Щёлкнул выключатель, в торшере загорелся свет. Ира поискала в книжках со старыми переплётами, вытащила томик.

– Бабушка больная. Бабушка желает, чтобы ей почитали. Старая дева обожает, когда ей читают вслух. – Ирина вернулась к дивану, легла, прислонила голову к подушке. – И прошу, малец, не мямлить. Пожалуйста, внятно. Если что-то мешает, то вытащи это изо рта. Надеюсь, читать научен? – Ира взглянула на часы, бегущие зелёными стрелками на комоде слева от кухни. – У старушки бюллетень, а пионеру негде развести пионерский костёр. Так что до утра смело можно облагородить ум большим слогом, попереживать героям, поплакать о судьбах несчастных. Пионеры плачут? Пионеры не мужчины – плакать можно. – Ирина подмигнула, протянула Даниле книгу «Анна Каренина».

Некоторое время Шпана думал, как ответить на внутренний вопрос: «Что за фуфло училка пропихнула?» Наконец, вымолвил:

– Убежали от бабули – и мозги и каблуки.

Ирина тихо засмеялась, схватила подушечку и запулила в Данилу:

– Читай, ученик.

– Борзая баб-буля, – проворчал Шпана, открыл книгу. Декоративную подушку перекинул на кресло и сел на стул, голову наклонил ближе к уху Ирины. – Чтобы лучше слышать, красная шапочка.

– Только не ори. – Ирина закрыла глаза, глубоко вздохнула; правая ладонь покоилась на животе. – Понятно – серый волк. Я так поняла, что являюсь Красной Шапочкой. Это уже лучше. Хоть не дряхлая старушка.

– Серый волк, хм, это более чем лучше, – гордо ответил Данила. – Не пионер же всё-таки.

– Дитя серого волка.

– Шутница, – произнёс Данила, передразнивая с сарказмом в голосе. Он поелозил на стуле, уселся поудобнее и застыл, ловя собственное вожделение, запах женского тела, дурманящий аромат духов; млел от осознания, что в каких-то десяти сантиметрах лежит в лёгком халатике любимая «англичаночка». Надеясь, что всё же услышит: «Ладно, не надо, не ломай глаза на буквах», – он спросил:

– Читать?

– Читать.

Шпана мысленно выругался в рифму бранным словом, заканчивающимся на «ять», и возмутился:

– Я этот талмуд год мусолить буду.

– Читать, – приказал голос Ирины. – Никто не торопит.

– Все счастливые семьи, – забубнил Данила, – похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастна по-своему. – Он замолк. Повисло долгое молчание.

Ирина приподнялась на локте, внимательно изучая лицо Шпаны: первые предложения окунули Данилу в собственную жизнь. Парнишка он ранимый, восприимчивый, сентиментальность на грани жестокости. Иногда, глядя на него, ей виделось, что он будет убивать с плачем на сердце. И наоборот, чтобы испытать чувство жалости, которое не один раз испытывал к себе, – будет убивать.

Ирина содрогнулась: и с чего так решила? Хорошо, если ошибалась. Иначе парень просто маньяк. Она с отвращением отгоняла такие непроизвольно приходящие ассоциации и поймала себя на мысли, что точно так же думала о Дюране. Но Юрка никогда не сказал ей плохого слова; они ни разу не ссорились. Но – как жестоко он мог избивать обидчика, своего друга, неважно кого, если заслужил или заблуждался. Чрезвычайно жестоко. Мог ударить ножом. За что и посадили.

– Стоп, – произнесла Ирина. – Возьми другую книгу.

– Какую?

– Там есть повесть Толстого, «Смерть Ивана Ильича».

Данила хохотнул:

– Смерть Ильича? Тебе интересно, как умер Ленин?

– Ленина разве так звали?

– Иван, Вован. – Недовольный Данила поднялся со стула и подошёл к книгам. – Вован. Эта мумия раскулачила моего прадеда. А прабабка потом повесилась в конюшне. Бабка моя сказала матери, что если будет носить красную тряпку, а позже это хайло лицезреть в виде комсомольского значка, то откажется от неё и проклянёт. Я тоже не хотел. Пионером-то, конечно, заставили. Но я почти всегда носил краснопёрый галстук в кармане. Края в бахрому резал. Ты не представляешь, как класснуха вешалась. – Данила почувствовал прилив злобы. – Так что я, если что, враг народа.

Ирина, опешив, раскрыла рот, часто заморгала, уставилась на «врага народа» с иронией в глазах.

– Так. Вот он. Смерть старого хрыча. – Данила резко развернулся, чуть не упал. – Ворона залетит. – Он ткнул указательным пальцем в воздух, указывая на приоткрытые губы Иры. – Товарищ, я вижу, как вы смеётесь надо мной?

– Что вы, враг. – Ирина улыбнулась. – Как можно хохотливую иронию вмещать в чужую гордость.