– Остальные… – просипел он.
– Амба. Там остались. Бежим, бежим, сейчас шмон будет!
…Его легонько похлопали по плечу. Андрей очнулся, открыл глаза. Пожилая гражданка в косынке участливо спросила:
– Голубчик, вам плохо?
Какое у нее приятное, располагающее лицо. Такой хотелось бы пожаловаться, открыть душу, как любимой нянюшке, но вряд ли она поймет его страдания. Поэтому Андрей лишь жалко улыбнулся и ответил:
– Да. Что-то знобит.
Не задавая вопросов, гражданка отработанным жестом взялась за его запястье, посчитала пульс, попросила повыше поднять голову, глянула зрачки:
– Беречься надо. Вы еще молодой человек, а такие нервы. Вот, примите, – она извлекла из ридикюля, протянула ему какую-то таблетку. Андрею и в голову не пришло отказаться. Поблагодарил и послушно заглотил, хотя обычно от медикаментов решительно отказывался. Боялся.
Выйдя на платформу, Князь уже совершенно спокойно думал о том, что все трын-трава, перемелется – мука будет, быльем порастет и так далее в том же духе. Главное, что он жив, вне подозрений и на свободе, а остальное приложится. И как ни тянуло его перейти на другую сторону насыпи и снова отправиться вдоль отцовской узкоколейки – он с собой справился.
41
Наталья ждала его. Красиво уложенные белокурые волосы, нарядное платье, со вкусом и мерой обнажавшее все, что следует, стол под белоснежной скатертью. Подставила щеку для поцелуя – ба, она наконец-то решилась воспользоваться его подарком, который сгоряча обозвала «кухаркиными» духами, порадовалась сладостям.
«Любопытно, сколько же ей на самом деле лет? Сегодня она хороша как-то по-особенному, как невеста перед свадьбой или как в сочельник».
– Почему вы так прекрасны сегодня? – спросил Андрей, целуя длинные хрупкие пальцы.
Она не ответила, лукаво опустила ресницы, необычно темные для ее светлости:
– Прошу вас, князь, за стол.
Андрей расположился за столом. Наверное, на всем белом свете только одна Наталья умела так красиво обставить нищету и убожество. Ветхая скатерть накрахмалена до хруста, граненые стаканы сияют, простые яблоки, нарезанные и изящно разложенные на тарелке, выглядят заманчивее ананасов, сало нарезано тончайшими ломтиками, как изысканный окорок, вареная картошка аппетитно посыпана зеленью, даже селедка прилагает усилия, чтобы смотреться лососем. Не хуже «Метрополя».
– Я склеротичный идиот, – покаялся Андрей, хлопнув себя по лбу, – совсем забыл.
Он извлек из портфеля бутылку «Хванчкары».
– Какая роскошь, – улыбнулась Наталья, – у нас прямо-таки гнездо разврата. Только не забывай, к вечеру мне за Сонечкой…
– Я буду внимательно следить за твоим поведением, – пообещал он.
Выпили по глотку, Андрей подивился, как быстро хмель ударил в голову. Он вообще ощущал себя странно, растекшимся, как медуза, беззаботным и непозволительно спокойным. Ослабив галстук, Андрей поднял стакан, как хрустальный бокал:
– За тебя, Наташенька. Я хочу, чтобы мы завтра расписались, согласна?
Наталья снова опустила ресницы, затем, подняв их, поглядела на него с таким неподражаемым, мягким выражением, которое можно было бы назвать бархатным, если бы не сквозило в нем нечто плотоядное. Из всех знакомых ему женщин лишь она одна способна была так смотреть. Иной раз это пугало.
– Ау, Наташа? – напомнил он о себе.
И тут в дверь раздался стук, бодрый, уверенный.
– Сиди, я открою.
На пороге стояла небольшая девица в ситчике, спортивных тапочках и красной косынке – это было все, что виднелось из-за внушительной корзины, полной замечательных цветов.
– Уважаемая Наталья Лукинична, – громко и торжественно завела гостья, – коллектив нашей текстильной фабрики от всей души поздравляет вас с днем рождения. Мы очень ценим ваш вклад в наше общее дело возрождения народного хозяйства и в знак благодарности преподносим вот эти замечательные цветы, а также… – Она завозилась, точно пытаясь влезть к себе в карман, не освобождая рук, потом, сообразив, что это невозможно, сунула корзину Андрею: – Подержите, гражданин.
Андрей ухватился за нее. Тяжелая! Как такая мелочь ее таскает…
Один «браслет» мерзавке удалось ловко защелкнуть, второй вхолостую клацнул в воздухе.
– Ах ты тля эдакая, – задушевно проговорил Андрей, заламывая ей руку и отшвыривая в сторону.
Она отлетела к столу, но поднялась, прижавшись к стенке, так и сверля его глазами. И хотя Наталья молчала, даже зажала рот руками, одного взгляда на нее хватило, чтобы понять: она и сдала.
– Так, значит, Наташенька? Ну что ж. Не хотел я этого.
Голова была тяжелой, в глазах то и дело вспыхивали какие-то пятна. Князь потер лоб, вынул из кармана «ТТ», принялся наматывать на руку пальто. Возникла глупая мысль: «Жалко, вещь хорошая. Порох потом не отчистить».
Прицелился.
Что-то с грохотом повалилось в смежной комнате. Андрей перевел дуло на дверь. За стенкой послышались скрип половиц, старческое перханье, шарканье, брюзгливо зашамкали:
– Наташка! Что тут опять учудила, чухлома ты безрукая, чтоб тебя…
Как в замедленном кино, Андрей смотрел, как увеличивается щель, появляется волосатая рука, потом трясущаяся, лохматая голова…