Так я и поступил. Я спокойно рассказал им все детали полковой истории за всю войну, в том виде, конечно, как ее мог знать обычный рядовой солдат. Казалось, однако, что штабной офицер не сильно этим заинтересовался, и я понял, что я не преуспел, убеждая его. И я, и он хорошо знали, что такие подробности я мог бы узнать из других источников. Он прервал меня на полуслове.
— А четвертый человек? — спросил он. Тут он меня поймал. Я совсем не мог узнать четвертого человека. Я подумал обо всем, что мне рассказывал когда-либо Каркельн. Я пытался вспомнить детальное описание пятнадцати или двадцати человек и несколько кратких заметок еще о сотне других, но никто из них не был похож на этого человека. Ему было лет восемнадцать, и он тоже дружелюбно улыбался мне.
— Конечно, я узнаю его, — объяснил я, — но я просто не могу вспомнить, кто он. Меня сильно контузило, когда англичане взяли меня в плен, возможно, это чуть-чуть повредило моей памяти.
— Значит ли это, что вы вообще не знаете этого человека? — предположил штабной офицер. — Но ведь других вы знаете!
— Конечно, их я знаю, — протестовал я. — Его я тоже узнаю, но вот не могу сказать, кто он.
— Понятно, — сказал он. Потом он приказал четверым солдатам выйти из помещения. Остались только штабной офицер, адъютант и военный полицейский.
— Я думаю, Вам следует сознаться сразу, — сказал он. — Вы не тот, за кого себя выдаете. На самом деле, вы английский или французский шпион.
Вот к чему он клонит! Хотя я прекрасно знал в ходе всего допроса, насколько тонка моя линия защиты, но я все еще не полностью осознал, что он был настолько уверен в своих подозрениях.
— Послушайте, — продолжил он. — Прошлой ночью была ужасная железнодорожная катастрофа в Лансе, во время которой вы помогали раненым. Где вы были, когда произошло столкновение?
— Я уже объяснял раньше, — сказал я, — что у меня болел зуб, и я решил пройтись, потому что не мог уснуть. Я могу вам даже показать зуб, если вы хотите.
— о! — воскликнул он. — Нет сомнений, я предполагаю, что это было настоящее столкновение? Вы не слышали взрыв как раз перед тем, как сошел с рельс товарный эшелон?
— Совсем не слышал. Я видел, как валились на бок вагоны, а через пару секунд в них въехал другой поезд.
— О, — продолжил он. — Тогда вас должно быть удивит, когда вы узнаете, что рельсы под товарным поездом были взорваны.
— Я очень удивлен! — согласился я.
— Вы никогда раньше не видели такую штуку? Он положил передо мной на стол маленький кусочек взрывателя.
— Конечно, мне приходилось видеть такое, — заявил я, считая, что мне теперь следует быть очень храбрым. — Это похоже на кусочек взрывателя.
— Это и есть кусочек взрывателя, — произнес офицер. — Скажу больше — это английский взрыватель. И именно такой взрыватель был использован для подрыва рельсов. А что вы теперь скажете?
— Ничего, — запротестовал я. — А что мне говорить?
— Потому что, — продолжил он, подчеркивая каждое слово, — несколько ниток от таких взрывателей было найдено бургомистром Ланса в вашем мешке.
Это была бомба! Тем не менее, я подготовил объяснение и на этот случай. Он положил на стол несколько тонких хлопковых полосок.
— В этом нет ничего особенного, — заявил я. — Несколько месяцев назад мы захватили у англичан целую кучу такой взрывчатки, и многие из нас сохранили немножко таких взрывателей. Они очень нужны, если хочешь подорвать крысиную нору. Многие из нас любят охотиться на крыс, и для них это что-то вроде спорта.
— У вас на каждый вопрос есть ответ, — недовольно заметил он, — но вот последняя история не очень убедительна. Это правда, что вы захватили много английской взрывчатки? — спросил он адъютанта.
— Да, так и было, хотя я и не уверен, что среди трофеев были взрыватели. Нам досталось много винтовочных патронов и несколько странных самодельных бомб, сделанных из жестянок из-под повидла.
— Точно, — вмешался я. — Вот для подрыва таких бомб и используются взрыватели.
— Ну, хорошо. Оставим это на время. Но вы и теперь утверждаете, что не знаете этого четвертого человека?
— Нет, хотя наверняка я его знаю, — согласился я. — Только не могу сообразить, кто он.
— У вас осталась невеста в Мюнхене, кажется, ее зовут Ирма Донау? — предположил он.
— Это так, — согласился я. — У меня есть ее фотография. Я вытащил ее и показал ему.
— Вы давно знаете Ирму? — продолжал он.
— Да, конечно, — сказал я. — Мы помолвлены уже три года, но я знаю ее практически всю ее жизнь.
— А ее семью тоже?
— Конечно, — подтвердил я. — До войны каждым воскресным вечером я любил заходить к ним на ужин.
— Тогда как могло случиться, — крикнул он тоном триумфатора, — что вы не узнали ее брата, которого вы тоже должны были бы знать всю его жизнь?