Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны

Но, пока мысли Гордиевского от ужаса разбегались в разные стороны и буксовали, его натренированный ум уже понемногу начинал включаться и соображать. Он ведь знал, как работает КГБ. Если бы в Управлении «К» обнаружили весь масштаб его шпионской деятельности, он бы ни за что не дошел до двери собственной квартиры: его арестовали бы прямо в аэропорту, и сейчас он сидел бы в одной из подземных камер на Лубянке. КГБ ведь шпионит за всеми. Возможно, в том, что к нему в квартиру проникали, нет ничего страшного: просто рутинная слежка. Совершенно ясно: даже если он попал под подозрение, следователи еще не собрали достаточного количества улик, чтобы схватить его.

Как ни странно — учитывая полное отсутствие моральных ограничений у этой организации, — в КГБ неукоснительно придерживались действующих законов. Гордиевский был уже полковником КГБ. Его нельзя было задержать просто по подозрению в измене. Относительно пыток, какие можно применять к полковникам, существовали строгие правила. Над Лубянкой все еще висела мрачная тень больших чисток 1936–1938 годов, когда погибло множество невиновных людей. На дворе же стоял 1985 год, и теперь необходимо было собрать доказательства, провести суд и надлежащим образом вынести приговор. Следователь КГБ Виктор Буданов делал ровно то, что в МИ-5 проделали в отношении Майкла Беттани, и ровно то, что делает любая нормальная контрразведка: он наблюдал за подозреваемым, слушал и ждал, когда тот совершит какую-нибудь ошибку или вступит в контакт с куратором, — вот тогда его можно будет брать. Разница была лишь в одном: Беттани не знал, что за ним следят, а Гордиевский знал. Или думал, что знает.

Однако ему нужно было проникнуть в квартиру. В подъезде жил один слесарь, бывший кагэбэшник, разбиравшийся в замках. У него нашелся целый набор инструментов, и он охотно помог соседу, забывшему ключ, попасть домой. Войдя в квартиру, Гордиевский невзначай осмотрелся — нет ли других признаков того, что здесь побывали ищейки из КГБ? Можно было не сомневаться, что тут все напичкано «жучками». Если техники установили где-то камеры, значит, за ним будут пристально наблюдать. Поиск «жучков» как раз можно было счесть подозрительным поведением. Отныне ему нужно помнить о том, что, скорее всего, каждое его слово будет услышано, каждый шаг замечен, каждый телефонный разговор записан. Нужно вести себя так, как будто ничего необычного не происходит. Нужно держаться спокойно, беспечно и уверенно. Но как раз спокойствия, беспечности и уверенности ему отчаянно недоставало. В квартире не видно было никакого беспорядка. В шкафчике для медикаментов Олег нашел упаковку влажных салфеток, запечатанную фольгой. Кто-то продавил фольгу пальцем. «Сделать эту дырку мог кто угодно: и Лейла, и кто-то из любопытствующих гостей, — сказал себе Гордиевский. — Вполне возможно, что она была тут с самого начала». А может быть, это сделал сыщик из КГБ, повсюду искавший улики. В коробке под кроватью хранились книги «крамольных», с точки зрения советской цензуры, писателей: Оруэлла, Солженицына, Максимова. Однажды Любимов дал ему совет: не держать эти книги на виду, в шкафу. В коробке все лежало как было. Гордиевский окинул взглядом книжный шкаф и отметил, что томик шекспировских сонетов, изданный Оксфордским университетом, стоит на месте, его явно никто не трогал.

Гордиевский позвонил домой Николаю Грибину и сразу понял: что-то не так. «Голос его звучал сухо, без обычных теплых, радушных интонаций».

Ночью он никак не мог уснуть, его не отпускал страх, в голове безостановочно крутились одни и те же вопросы: «Кто меня выдал? Что именно известно КГБ?»

Наутро Гордиевский отправился в Центр. Он не заметил за собой хвоста, но само по себе это ничего не значило. В Третьем отделе его встретил Грибин. Держался он «как обычно, но все-таки не совсем». «Вы должны как можно лучше подготовиться к предстоящей встрече, — сказал Грибин. — Ведь как-никак с вами хотят поговорить два человека из высшего руководства». Потом он «пустился в пространные рассуждения» о том, чего именно могут ожидать от нового лондонского резидента Чебриков и Крючков. Гордиевский сообщил, что привез, как его и просили, объемистые материалы о Британии: о ее экономике, отношениях с США, достижениях в науке и технике. Грибин слушал и кивал.

А через час Гордиевского вызвали к Виктору Грушко, который был теперь заместителем главы ПГУ. Украинец, всегда отличавшийся благожелательностью, был не похож на себя прежнего: на Гордиевского холодно смотрел начальник «с безжалостным инквизиторским взглядом».

— Что вы можете сказать относительно Майкла Беттани? — спросил он. — Все выглядит так, что, несмотря ни на что, он действительно желал сотрудничать с нами. Вполне возможно, из него вышел бы со временем второй Филби.

— Я ни чуточки не сомневаюсь в том, что он и в самом деле готов был работать на нас, — ответил Гордиевский. — Причем, как представляется мне, он мог бы стать значительно более ценным агентом для КГБ, чем Филби.

Тут он, конечно, сильно перегнул палку.