Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны

И тут в комнату вошли двое. Гордиевский никогда не встречал их раньше. У того, что постарше, лицо было изрезано глубокими морщинами, что говорило о пристрастии к табаку и крепким напиткам. Его коллега — высокий, с худощавым длинным лицом — был заметно моложе своего напарника. Ни тот, ни другой не улыбались. Грушко не стал представлять их по именам, лишь сказал, что эти двое — «как раз те люди, которые хотели побеседовать о возможности внедрения наших агентов в Англии». Гордиевский разволновался еще больше: «Я подумал: „Что за чушь! Какие еще агенты в Англии. Речь пойдет совсем о другом“». Грушко же, продолжая разыгрывать хлебосольного хозяина, созвавшего всех на дружеский деловой обед, сказал: «Давайте сперва перекусим, а делом займемся потом». Прислуга снова разлила по рюмкам коньяк. Гордиевский вслед за остальными выпил. Потом на столе появилась еще одна бутылка. Всем снова налили, и снова все выпили. Незнакомцы говорили о каких-то пустяках. Тот, что постарше, курил одну сигарету за другой.

А потом с ошеломительной внезапностью Гордиевский ощутил, как все вокруг словно пошло рябью и перетекло в галлюцинаторное видение: продолжая сознавать себя лишь наполовину, он как будто наблюдал теперь за самим собой со стороны, откуда-то издалека, сквозь преломляющее и искажающее реальность стекло.

В коньяк Гордиевскому явно подлили «сыворотку правды» — некое психотропное вещество, разработанное КГБ и известное как СП-117: разновидность тиопентала натрия, содержащая быстродействующий анестетик-барбитурат, без запаха, цвета и вкуса. Словом, это был химический коктейль, призванный вызывать расторможение и развязывать язык. Всем остальным слуга подливал коньяк из первой бутылки, а Гордиевскому, незаметно для него, — из другой.

Из двух неназванных тот, что постарше, как потом выяснилось, был генералом Сергеем Голубевым, главой Пятого отдела Управления «К», занимавшегося всеми подозрительными случаями в ходе внутренних расследований. Вторым был полковник Виктор Буданов, один из самых опытных следователей в КГБ.

Они начали задавать вопросы, а Гордиевский — отвечать на них, лишь смутно сознавая, что он говорит. Однако часть его мозга продолжала сохранять бдительность и защищаться. «Будь начеку», — говорил себе Гордиевский. Теперь, продираясь сквозь коньячно-наркотический туман, задыхаясь от испарений пота и страха, он боролся за жизнь. Ему доводилось слышать о том, что КГБ, желая вырвать у подозреваемых правду, иногда применяет не физические пытки, а наркотические препараты, но совершенно не ожидал, что подобной химической атаке подвергнется его собственная нервная система.

Впоследствии Гордиевский так и не смог во всех подробностях восстановить в памяти происходившее в течение следующих пяти часов. Он припоминал лишь некоторые эпизоды, будто вылавливая из медикаментозного марева отдельные кусочки жуткого кошмара и пытаясь склеить из них внятную картину. Перед ним внезапными вспышками проносились яркие сцены, обрывки слов и фраз, нависающие над ним грозные лица допросчиков.

На помощь ему, как ни странно, пришел не кто иной, как Ким Филби — престарелый британский шпион, доживавший свой век в Москве. «Никогда не сознавайтесь»[70], — внушал когда-то Филби слушавшим его студентам, будущим кагэбэшникам. И вот теперь, когда Гордиевский чувствовал, как его мозг все больше поддается действию психоактивного вещества, в его голове вдруг прозвучали те слова Филби. «Как и Филби, я стал все отрицать. „Нет, нет, нет“, — твердил я на все вопросы. Во мне заговорил инстинкт».

Буданову и Голубеву, похоже, вздумалось поговорить о литературе — об Оруэлле и Солженицыне.

— Почему вы держите у себя все эти антисоветские произведения? — допытывались они. — Пользуясь статусом дипломата, вы ввозили литературу, запрещенную, как вам было прекрасно известно, в нашей стране.

— Но я, как сотрудник сектора «ПР», просто обязан знакомиться с подобного рода литературой, — оправдывался он. — Без этого не обойтись. В таких книгах содержится много полезного для моей профессии.

Вдруг рядом с ним появилось лицо Грушко, расплывавшееся в улыбке:

— Молодец, Олег! То, что вы говорите, очень интересно! Продолжайте в том же духе! Расскажите им, пожалуйста, все как есть.

Потом Грушко опять куда-то исчез, и снова над Гордиевским нависли лица допросчиков.

— Мы знаем, что вы — английский агент. У нас имеются неопровержимые доказательства совершенного вами преступления. Вам лучше признаться во всем! Признайтесь же!

— Нет! Мне не в чем признаваться.

Едва держась на стуле, обливаясь потом, Гордиевский замечал, что его сознание то и дело отключается.

Буданов говорил мягким успокаивающим голосом, будто увещевая капризного ребенка:

— Несколько минут назад вы ведь уже признались во всем. Повторите же это еще раз. Подтвердите все то, что сказали тогда. Повторите признание.

— Я ни в чем не виноват, — твердил Гордиевский, цепляясь за собственную ложь, как утопающий за соломинку.