Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны

Гордиевский прочитал папку с делом Бута в декабре 1981 года. А месяц спустя он перечитал ее — и постарался запомнить наизусть как можно больше.

Дмитрий Светанко, заместитель главы отдела, с удивлением обнаружил, что Гордиевский все еще погружен в изучение британских материалов, — да еще после того, как он попросил его не утруждаться.

— Что вы делаете? — резко спросил он его.

— Знакомлюсь с делами, — ответил Гордиевский, стараясь не показывать смущения.

— А вам действительно это нужно?

— Я думал, мне нужно основательно подготовиться.

Светанко оставался непрошибаем.

— Чем попусту тратить здесь время, лучше написали бы какой-нибудь полезный отчет, — проворчал он и вышел из кабинета.

2 апреля 1982 года на Фолклендских островах — форпосте Британии в юго-западной части Атлантического океана — высадился аргентинский десант. Ответить на агрессию Аргентины «не словами, а делами» призывал даже Майкл Фут, лидер оппозиции и апостол мира. Маргарет Тэтчер отправила на Фолкленды объединенную группу войск, чтобы отбросить захватчиков. В московском Центре Фолклендская война вызвала яростный всплеск антибританских настроений. В Советском Союзе и без того уже ненавидели Тэтчер, а конфликт на Фолклендах стал лишь очередным примером британской империалистической спеси. Как вспоминал потом Гордиевский, «КГБ буквально впал в истерику». Его коллеги ничуть не сомневались в том, что отважная малая Аргентина обязательно «даст по носу» зарвавшейся Британии.

Британия вступила в войну. Гордиевский — один во всем КГБ — был душой на стороне Британии. И терялся в догадках: суждено ли ему теперь попасть в страну, которой он тайно поклялся в верности?

Наконец, Пятый отдел КГБ дал Гордиевскому разрешающий сигнал на поездку в Британию. 28 июня 1982 года он сел в самолет «Аэрофлота» вместе с Лейлой и дочерьми (одной было два года, другой — девять месяцев). Он с облегчением думал о том, что теперь все позади, он в пути, и предвкушал возобновление контактов с МИ-6, однако будущее оставалось очень туманным. Если его работа на Британию окажется успешной, он в конце концов станет перебежчиком и, скорее всего, никогда больше не вернется в Россию. В таком случае он никогда больше не увидит мать и младшую сестру. Если же его разоблачат, то вернуться-то он, может быть, и вернется, но под конвоем КГБ, навстречу допросу и расстрелу. Когда самолет взлетал, Гордиевский ощущал тяжесть умственного багажа, накопленного за четыре месяца напряженных тайных розысков в архивах КГБ. Делать конспекты обнаруженного и прочитанного было бы слишком опасно. Поэтому все приходилось запоминать наизусть, и теперь в его памяти хранились имена всех агентов линии «ПР» в Британии, всех шпионов КГБ в советском посольстве; еще он вез с собой данные, которые помогут установить личность пятого члена кембриджской пятерки, сведения о деятельности Кима Филби в изгнании, а также новые доказательства того, что норвежец Арне Трехолт занимается шпионажем в пользу Москвы. А самое главное, он вез с собой выученные наизусть подробные данные из папки Бута — кагэбэшного досье на Майкла Фута — неожиданный подарок для британской разведки и исключительно летучий компонент политической взрывчатки.

Часть вторая

Глава 7 Явочная квартира

Со стороны Олдрич Эймс[34] выглядел просто в меру несчастным цээрушником. Он слишком много пил. Его брак медленно рушился, некрасиво оползая по наклонной. Ему вечно не хватало денег. Его работа была на удивление скучной — он пытался вербовать советских шпионов в Мехико, на задворках холодной войны, — и справлялся он с ней настолько плохо, что его постоянно шпыняло и подгоняло начальство из штаба ЦРУ в Лэнгли, штат Виргиния. Эймс чувствовал себя недооцененным, недооплаченным и недолюбленным. Недавно ему влетело сразу за несколько оплошностей: он надрался на рождественской вечеринке, забыл запереть сейф и оставил в поезде портфель с фотографиями одного советского агента. Однако ничто в трудовой биографии Эймса не говорило о том, что в нем таилось хоть что-то, помимо унылой бездарности, надежной второсортности и тайного празднолюбия. Высокий и худощавый, в очках с толстыми стеклами, с усами, не вполне уверенно сидевшими у него на лице, он легко терялся в группе людей и делался абсолютным невидимкой в толпе. В Эймсе не было ровным счетом ничего примечательного — и в этом, пожалуй, состояла его главная проблема.

Глубоко внутри Рика Эймса засела червоточина цинизма — темная и воспаленная. Она росла так медленно, что ее не замечал никто — особенно сам Эймс.